Электра

Он глянул на меня. Я видела, каким усилием иссечено лицо этого юноши – он принужден был называть меня царицей и делать, что велю, а сам, посматривая на Эгисфа, занявшего трон его царя, все время лихорадочно гадал, наверное, как накажет Агамемнон по возвращении такое вероломство.

– А уже завтра, – поспешно добавила я, – можешь отправляться в путь, взяв золото от нас в благодарность. Торговое судно с гончарной посудой и драгоценностями на продажу отплывает в Этрурию, наверняка на борту отыщется место для столь находчивого молодого человека.

Узнав, что скоро сможет отсюда убраться, он чуть заметно вздохнул с облегчением. И спросил:

– Что еще ты желаешь знать?

Я подалась вперед.

– Есть вести о Елене? Не слышал ли, жива моя сестра, видели ее?

– Греки иной раз замечают ее. На городских стенах, среди троянцев, но узнают безошибочно даже издали. Она жива, а большего мы не знаем.

Иного я и не ожидала. А позже, отправившись бродить по спящему дворцу, все время возвращалась к ней мыслями. Дочь, покинутая Еленой в Спарте, превратилась уже в молодую женщину, тогда как моя блуждает теперь во мраке подземного царства. Думала сестра о Гермионе, которая совсем еще малышкой была, когда они с Парисом крались под покровом ночи к поджидавшему их кораблю? Нынешнего возраста Гермионы Ифигения не успела достичь – младшая двоюродная сестра переросла старшую, навечно оставшуюся четырнадцатилетней. Мать Гермионы тем временем прохлаждалась зачем-то при заморском дворе, годы утекали сквозь пальцы, а их ведь не вернешь. Да если бы моя дочь обитала в этом мире, я добралась бы до нее всем армиям и океанам вопреки. А Елена жила в разлуке со своей, и ничего.

Я досадливо вздохнула. И тут откуда-то из пустоты донесся поспешный, настойчивый шепот. Я застыла и, не двигаясь с места, обратилась в слух.

Низкие, хриплые мужские голоса. Не дрожащие от старости и не высокие, как в юности. У меня перехватило дыхание. Послышался глухой стук, затем шорох – что-то неживое поволокли. Попутные проклятия, всхрап сдавленного смешка, грубого, безрадостного. А после – звук затихающих во тьме шагов. Вздох ветра над морем и воцарившаяся вновь тишина.

Я провела во дворе всю ночь, пока рассвет не просочился тусклым призраком из-за горизонта.

А после проспала допоздна. И, когда встала, деловитая суматоха утра уже улеглась, сменившись, как обычно, тихим гудением дня. Направляясь в тронный зал, я миновала столпившихся в проходе стражей Эгисфа. Оглядевших меня, сверкая глазами. Утробный рык да свирепая осанка этих здоровяков служили предостережением всякому жителю Микен, надумавшему бы задавать вопросы о моем новом супруге, поселившемся во дворце. Меня заверили, что они будут защищать нас, пока длится ожидание. Но ожидание уж очень затянулось. Я сомневалась уже, что в их все удлиняющихся взглядах вижу почтение – почтение к царице, благодаря которой они стали стражами царя. Что же замечала я? Жажду действия?

Уверенность моя была тверда. А вот выдержка поизносилась. Так, может, и с ними происходило то же, может, всеобщее терпение уже растянуто до предела бездействием, ютясь в котором мы ожидали конца битвы, дабы начать свою собственную?

Я проскользнула в помещение перед тронным залом. В проеме колонн увидела Эгисфа, сидевшего на троне, откинувшись на подушки.

– Клитемнестра?

Он выпрямился, прищурился, выглядывая меня за колоннами.

Я вошла. Между нами трепетало пламя – в круглом очаге посреди зала. Очаг окружали четыре столба, и дым поднимался прямо вверх, к голубому квадрату открытого неба, нарушавшему затейливое, красочное однообразие узорчатого потолка. На столбах этих, нежно-сливочных, поблескивала легкая позолота. А плиты пола, каждую в отдельности, украшала янтарно-теплая, огненная кайма. Вдоль стен, выписанные искусным мастером, скакали звери и чудища, вскидывали головы, били копытами, вздымались посреди океанов застывшие, будто во льду, волны, и через все это гордо шагали люди и боги, в раме ярких витых орнаментов. Заполнявшая тронный зал история подступала ко мне со всех сторон – деяния предков, изображенные как подвиги и победы, достойные самой широкой славы. Пятно крови на полу перед очагом давно поблекло, но мы оба изо дня в день видели его отчетливо, будто кровь пролилась только что.

– Что же, сел наш гость утром на корабль? – спросила я. – Путь до Этрурии неблизкий, он не вернется раньше… словом, нескоро вернется.

Эгисф улыбнулся.

– Он до утра еще исчез.

Я помедлила. Непривычным каким-то тоном он это сказал, или мне почудилось? Посмотрела на него пытливо.

– Гонец принес нам желанные вести. Скоро войне конец.

И нашему ожиданию. Сжав опущенные руки в кулаки, я добавила:

– Приятно было наградить его за это.

– Его наградили как следует.

Теперь уж он не улыбался, ухмылялся скорей.

Хотела заговорить, но тут взгляд его метнулся ко входу. Я быстро обернулась.

– Электра?

Она стояла смущенно в обрамлении колонн.

– Электра? – повторила я. И собственную резкость различая, и досаду, но не в силах сдержаться, как всегда.