Электра

Не тороплю его. А тем временем молча за ним наблюдаю. Агамемнона не стало совсем недавно, и Эгисф не успел еще привыкнуть к власти. Мы оба прекрасно помним, что это я взяла в руки топор, а он тем временем отсиживался в дальнем закоулке дворца. Но не изменит ли Эгисф со временем представлений о произошедшем, вообразив, что и сам сыграл тут далеко не последнюю роль? Ну гоже ли царю Микен вспоминать, как десять лет он цеплялся за мой подол или куда он забился от страха, когда череп Агамемнона разбивали вдребезги? Он чувствует исходящую от моих детей угрозу, однако пока еще помнит об осторожности. Но может ведь и осмелеть, утвердившись на троне. Головная боль уже поддавливает на виски. Он хочет убрать Электру с дороги. Я хочу уберечь ее. Она хочет наказать меня. Стало быть, этот причудливый брак – единственный выход для всех нас?

– Не нужно дочери Агамемнона выходить за царя, – размышляет Эгисф вслух. – Пусть лучше свяжет жизнь с простолюдином. – Лицо его светлеет. – Ну разумеется, все правильно, и почему я сам сразу этого не понял?

Призываю на помощь все свое терпение.

– Значит, так тому и быть.

Встаю, опасаясь, если задержусь подольше, не совладать с возмущением: такое говорить о моем ребенке! Электра сама себя низводит, а он и рад – так, мол, и надо дочери его врага. Но она и моя дочь тоже.

Он отсылает меня взмахом руки, хоть я уже и сама ухожу. Выйдя со двора, следую по верху длинной стены, выходящей на долину, посреди которой стоит, господствуя над местностью, эта несуразная гробница. Снова чувствую внутри пустоту. У меня было четверо детей. Как хорошо, что тихая Хрисофемида на стала мне перечить и избавлена теперь благодаря легко устроенному браку от опасности. Кроткая нравом, Эгисфа она не пугает. Ее не тронут. Но Электра слишком вспыльчива и ожесточена. Я думала, что после смерти Агамемнона смогу ей все объяснить, но она лишь отдалилась еще сильней и, утратив всякое благоразумие, обрекает себя на жизнь в низах – лишь бы от меня сбежать? Или до того презирает мать, что готова унизиться сама, дабы вкусить наслаждение, унизив и меня заодно? И Орест… Орест, с которым я как следует и не познакомилась, будучи всю его жизнь поглощена тоской по Ифигении. Исторгнутый из дома, он теперь неведомо где, и Эгисф, боюсь, оставлять его в покое не намерен.

Как быть с Электрой, не знаю. Не знаю даже, как к ней подступиться. А вот сына уберечь смогу одним только способом – обнаружив его первой.

Гляжу на гробницу Агамемнона вдали, помпезную до нелепости. Он заслужил свою смерть, и даже сотню таких. Но ведь и Ифигения не ожила. А я, отомстив за гибель ее, лишь навлекла новые страдания на живых своих детей, и мысль об этом мучает. Только теперь начинаю понимать, сколь многое в их жизни упущено мною безвозвратно за безвозвратно отданные скорби годы.

Однако надо как-то подготовиться к свадьбе Электры. Не знаю, как именно. Будем мы праздновать? Устроим пир в честь столь диковинного союза? Шафранное платье Ифигении трепещет в памяти. Вижу – в сумраке перед рассветом – ее большие серьезные глаза.

Мотнув головой, развеиваю видение. От меня Электра все равно ничего не примет. Нет сомнений, что наибольшее удовольствие ей доставит беднейшая свадьба из вообразимых. Однако после этой свадьбы, какой бы там ни было, мне нужно разыскать Ореста. Нельзя поручать это стражам, да и любому, чью преданность можно перекупить или выбить кулаками. Сама отправлюсь на поиски – и первым приходит на ум дом моего детства, куда брат Агамемнона вернулся с победой и заново отвоеванной женой. Отправлюсь в Спарту.

Часть четвертая

32. Электра

В день свадьбы я думаю не о Георгосе. Иду ему навстречу, а перед собой вижу лицо матери, хоть и старательно избегаю на нее смотреть. Как хочу я досадить ей, да посильнее. Как надеюсь, что стыд за все происходящее сжигает ее изнутри. А сама меж тем стыдиться и не думаю. По-человечески Георгос, пусть он безродный бедняк, лучше Эгисфа, а значит, в качествах, действительно важных, мой избранник превосходит мужа матери.

При Георгосе я буду им казаться безвластной, слабой, неспособной, отыскав союзников, учинить месть, и Эгисф не запретит мне жить в дворцовой округе, где можно будет следить за ними ежедневно. И готовиться, ожидая своего часа.

К тому же он мой друг. И предан моему отцу. Вместе с Георгосом мы не дадим памяти об Агамемноне угаснуть, и однажды я верну величие нашему роду.

Не знаю только, сохранило ли сердце мое способность любить. Я будто много старше своих лет и опустошена утратой. И ноги-то, кажется, хватает сил переставлять лишь от ненависти. Она питает меня, движет мной, ревет во мне, истребляя все, что было или могло бы быть.

После свадьбы мы вместе идем к гробнице Агамемнона. Стоим снаружи, под звездами.

– Он был отважнейшим из воинов, – говорит Георгос торжественно. – Пусть Эгисф сколько хочет распускает лживые россказни, мы, микеняне, знаем правду. Мы помним.