Электрические тела

Мы сидели на крыше, окутанные ночью, и Долорес заговорила. Она рассказала, что родилась в 1965 году в Санто-Доминго. В тот год правительство было свергнуто, школы закрылись, а на берег высадились войска США. Это все, что рассказали ей тетки, сестры ее отца, которые были на много лет ее старше. Ее мать была крупной женщиной с великолепной грудью и губами, которые нравились мужчинам. Но при этом она была разумной женщиной. Мать Долорес Палома Мартинес, крепкая дочь рыбака, вынашивала Долорес, как казалось, без всяких усилий. Как узнала Долорес, роды принимала повивальная бабка, пришедшая после других родов и не успевшая как следует вымыть руки. Повивальные бабки, как правило, проводят пальцами по входу во влагалище роженицы, чтобы растянуть плоть и чтобы ребенок вышел, не разорвав родовые пути. Но в конце концов ей пришлось сделать небольшой надрез, потому что Долорес оказалась крупным младенцем, с большой, как у отца, головой. Плоть была повреждена, и была занесена зараза. Через четыре дня после родов у матери Долорес развилась гнойная инфекция, и молоко у нее так и не появилось. Тетки поговорили с местным babalawo, который посоветовал, чтобы Долорес выкармливала сестра ее матери, у которой был годовалый сын.

Мать Долорес умерла от септицемии, когда Долорес было две недели. Ее отец был убит горем и поклялся, что вырастит дочь в стране, у которой есть будущее, где здоровые двадцатилетние женщины не умирают из-за того, что Бог на минуту отвернулся. Там, где есть врачи, а не какие-то старухи, которые не читают газет и забывают вымыть руки. Санто-Доминго был жарким, нищим городом и напоминал ему о жене, которая у него на глазах превратилась из пышущей здоровьем беременной женщины в усохшую тень, за которой ухаживали ее сестры, распевавшие молитвы и возжигавшие ладан у нее в комнате, пока она тихо угасала. Единственное, о чем он жалел, – это о любительской бейсбольной команде, где он был защитником.

По профессии он был ювелиром, каждый день надевал крахмальную белую рубашку и читал газеты. Его друзья советовали ему не уезжать. Но две его старших сестры уговаривали его ехать. Он будет их содержать, а они станут заботиться о Долорес. Одна сестра так и не вышла замуж, вторая потеряла мужа, а детей у нее не было. Однако когда в 1965 году он на автобусе из Майами приехал на север, в Нью-Йорк, с маленькой дочерью и двумя сестрами, то быстро убедился, что работать ювелиром не сможет. Впервые в жизни Роберто Мартинес понял, что он – чернокожий, по крайней мере в глазах Америки. В ювелирном деле по-прежнему заправляли евреи. Чтобы создать собственную мастерскую, ему нужны были как минимум несколько тысяч долларов, которые взять было негде. Каждый доллар – потрепанный доллар бедноты – пересчитывался и складывался, снова пересчитывался и откладывался на покупку самого необходимого. Местными банками в то время управляли ирландцы, которые заселили Сансет-парк в начале столетия, и мало кто из них был готов давать ссуды населению, которое вытесняло ирландцев даже из римской католической церкви Святого Михаила на Четвертой авеню – огромного, величественного здания, построенного на доллары ирландских вдов и ирландских полисменов. И вот теперь – так реагировали на просьбы отца Долорес о деловом займе, – теперь гребаные латиносы из Пуэрто-Рико или еще из какой-то чертовой дыры приезжают целыми самолетами.

Отец Долорес понял, что ему нужно искать работу, любую работу, и что ему посчастливилось иметь крепкое сложение – сильную спину и широкие плечи. Какое-то время он работал на огромном бруклинском военном складе на Пятьдесят девятой улице и Второй авеню, откуда армия отправляла боеприпасы и танки в Европу для укрепления Западной Германии во время холодной войны. Работа оплачивалась неплохо, но ему нужно было кормить трех нахлебников. По словам Долорес, он копил каждый грош, став настолько скупым, что ставил банку фасоли на запал отопительной установки, где она медленно разогревалась.