Эхо, похоже, любит уединение, а это если и не ключевое качество для жизни тут, то пойдет ему в зачет. Что важнее, у него нет семьи. И хотя это место не вернет ему прежней жизни, оно, возможно, подарит ему жизнь в принципе.
Мне надо поспать.
Раздеться, снять биокостюм, принять душ и лечь в кровать.
Но я не спешу. Вместо этого подхожу к стойке и, поставив на нее шлем рядом с тысячами кусочков пазла «Звездная ночь», достаю бутылку вина, откупориваю и делаю большой глоток. Прямо из горлышка. Хочу упиться этим поганым днем, ведь завтра я попрощаюсь и с вином, и с душем, и с яйцами. Со всем этим.
Достаю третью Красную книгу, переворачиваю. Кухонным ножом выдавливаю на задней стороне обложки полосу поперек цифры 160.
Финиш.
– Удачи, сто шестьдесят первая.
Закрываю книгу, делаю глоток и смотрю наверх, в точку, где прежде висел в петле Архитектор. Я все еще, как наяву, вижу его тело на поздней стадии разложения. Вспоминаю, сколько часов пришлось снимать его оттуда, потом нести на задний двор и там хоронить. Мне кажется, этому слову, «разложение», недостает веса. Надолго прикладываюсь к бутылке, поняв, что так никогда и не узнаю, кем же он был, откуда он, зачем, как – и он ли вообще – построил этот дом. Было ли это его Ноевым ковчегом? Повесился ли он до того, как мухи налетели на Северную Америку? Если так, то теория с ковчегом абсурдна. Но ведь это он создал биокостюм, который защищает от мух, так что, может, и нет. Может, я слишком много думаю. Возможно, он был просто одним из параноиков-выживальщиков.
– Ты параноик лишь до тех пор, пока не прав.
Глоток вина. Дело то ли в присутствии Эхо, то ли в знании о том, что готовит завтрашний день, то ли в незнании того, что будет после, но суть моей вечной памяти ощущается как нить на катушке, крутящейся не в ту сторону.
Жизнь после Красных книг.
Годами я мечтала о возможностях, и вот заветный момент близок, а я не могу припомнить эти мечты.
Сажусь за стойку. Пазл дособрать не могу.
Черт с ним.
Лучше добить бутылку.
Мне правда надо поспать. Но кто же тогда добьет вторую бутылку, которая как по волшебству досталась из шкафа и откупорилась… ну, будем здоровы. Время почти три часа дня. Неважно. Если и есть в мире причина надраться…
Мне вдруг становится мало воздуха. Прихватив бутылку, выхожу через черный ход. Пью и позволяю холодной ночи пить меня. То ли ночь порождает задумчивость, то ли задумчивость порождает ночь. Прохожу мимо цистерны, могилы Архитектора, оставляя на снегу тонкую полоску пролитого вина – «Хватит с тебя, мертвые не знают жажды», – и, должно быть, топчу будущий весенний урожай Эхо, но что поделаешь, такова жизнь. Жизнь продолжается, Жизнь сменяется Жизнью, и до обрыва, зияющей пустоты, пика перевернутой V, остается совсем чуть-чуть. Свежий воздух так и манит продемонстрировать птицам трюк-другой…
Встаю на краю.
Пью вино и упиваюсь видом.
Километры необитаемой снежной белизны и темной зелени, пазл на тысячу кусочков, соединяющий небо, звезды и луну. Вино и впрямь вкуснее из бутылки, но, сколько бы я ни пила, не удается прогнать образы прыгающих с этого обрыва близких: пускай даже это произошло в другой Жизни, воспоминания просачиваются в голову, и чем больше Жизней я проживаю, тем резче эти переходные импринты становятся. Даже образы из ранних Жизней, выживания до прихода в этот дом. И в чем же, мать его, смысл? Ради чего я тут? Я – пешка в чьей-то тонко выстроенной реальности, обреченная жить снова и снова, но так и не пожить по-человечески? Мне не остановить мух, не остановить грипп, у меня есть только периферийные подстройки да эта бутылка вина. Возможно, мир – как одна из моих пластинок, а я – царапина на виниловой поверхности, обреченная снова и снова проигрывать все те же семь нот. Возможно, мир надо приподнять и отнести в другое место. Возможно, ему надо избавиться от меня, стать чем-нибудь без множества царапин. Бывает, я чувствую все, а бывает, что ничего. И то и то одинаково больно, и я не пойму, в каком сейчас состоянии, что я делаю, и я, вот же дьявол, напилась.
Смотрю на множество панелей солнечных батарей. Столько усилий Архитектор вложил в собственное выживание… лишь затем, чтобы решить потом, что его жизнь не достойна продолжения. И тут, стоя на краю мира, моего Королевства в облаках, я понимаю его конечную цель. Его невысказанная цель была такой же, как и у всех существ, больших и малых: обрести достойный конец. Раскинув руки, отдавшись холодному воздуху, я кричу. Сколько еще чисел появится на задних обложках Красных книг, прежде чем я удостоюсь своего конца?
– Эй.
Оклик улавливаю не сразу.
Позади меня стоит Эхо. Ветер треплет его волосы, губы у него синие. В биокостюме, пьяная, я и не заметила, как снаружи холодно.
– Ты же не собираешься прыгать? – спрашивает Эхо.
Делаю глоток. Смотрю на обрыв, потом снова на него и мотаю головой.
Он кивает.
– Не поможешь мне закончить пазл?
Моя жизнь на волоске, и до меня вдруг доходит: Эхо говорит.
– Конечно, – отвечаю я.