Электрическое тело пою!

– Ну, на это есть ветер. О господи! – Гарри с удивлением понял, что из его мигающих глаз хлынули слезы. – Что мы здесь делаем? Зачем эти проводы? Почему улетели последние самолеты, а последние лодки – уже в Ла-Манше? Где все, Сэм? Что, черт возьми, происходит?!

– Все очень просто, Гарри, – спокойно начал Сэмьюэл Уэлз. – Здесь дрянной климат. И всегда был таким. Никто даже не заговаривал об этом – что толку? Но теперь с Англией покончено. Будущее за…

Они разом перевели взгляды на юг.

– За какими-нибудь Канарами?

– За Самоа.

– И за берегами Бразилии?

– Не забудь еще Калифорнию, Гарри.

Оба негромко рассмеялись.

– Калифорния. Тебе бы все шутить. А правда, забавное местечко… Выходит, сегодня миллион англичан растянулся от Сакраменто до Лос-Анджелеса?

– И еще один миллион осел во Флориде.

– Получается уже два – и это только за последние четыре года.

Они покачали головами.

– Да, Сэмьюэл, что бы мы ни говорили, а солнце все делает по-своему. Человек неизменно стремится туда, где потеплее – то есть на юг. Это ясно вот уже две тысячи лет. А мы как будто только что узнали. Первый загар всегда словно в первый раз – так же, как новая любовь. В конце концов мы оказываемся где-нибудь под чужим огромным небом и, щурясь на солнце, говорим: «О всемилостивейший Господь, научи нас!»

Сэмьюэл Уэлз с благоговейным трепетом покачал головой:

– Продолжай в том же духе, и мне не придется тебя похищать!

– Нет, Сэмьюэл, тебя, может, солнце чему-нибудь и научило, но меня, к сожалению, не смогло. А знаешь, ведь одному мне здесь будет скучновато. Вот если бы уговорить тебя, Сэм… Остались бы тут куролесить на пару, как когда-то сорванцами. – Он легонько толкнул товарища локтем в бок.

– Тебя послушать – так я предаю короля и государство.

– Да нет. Никого ты не предаешь – и предавать-то некого. Кто бы в восьмидесятом году, когда мы были мальчишками, мог представить, что в один прекрасный день обещание вечного лета разметает жителей туманного Альбиона по четырем южным континентам.

– Гарри, мне всю жизнь было холодно. Мне вечно не хватало свитеров и угля, чтобы согреться. Всю жизнь голубое небо только и увидишь в первый день июня – и то лишь сквозь узенькую щелочку между тучами. Всю жизнь в июле льет дождь и совсем не пахнет сеном, а первого августа уже начинается зима… И так год за годом, год за годом, Гарри… Я больше этого не вынесу.

– Ну что ж, тебе и незачем. Нашему народу уже хватило. Вы все, все заслужили этот долгий отдых на Ямайке, в Порт-о-Пренсе и Пасадене. Давай тогда просто пожмем друг другу руки! Ведь мы с тобой переживаем сейчас величайшую минуту в истории! И так случилось – что это именно мы с тобой…

– Действительно.

– Знаешь, Сэм, когда приедешь и поселишься на Сицилии, в Сиднее или в Нейвл-Орандже штата Калифорния, поведай миру об этой исторической минуте. Может, попадешь в газетную полосу. А книги по истории? Уж нам с тобой наверняка должны выделить хотя бы полстранички – последнему, кто уехал, и последнему, кто остался… Э-э, Сэм, смотри не сломай мне ребра! А впрочем, черт с ними, валяй – больше уж мы с тобой не обнимемся.

Тяжело дыша, старики отстранились друг от друга – глаза у обоих были мокрыми от слез.

– Гарри, может, проводишь меня до вертолета?

– Дудки. Еще подумаю о солнце да и соблазнюсь улизнуть вместе с тобой из этой сырости.

– Вот и хорошо.

– Скажешь тоже! А кто будет охранять берег от нормандцев, викингов, саксонцев? Нет уж, я останусь. Сначала наведаюсь в глубь острова, потом отправлюсь в дозор по всему побережью от Дувра до самых северных скал и в конце концов снова вернусь сюда через Фолкстоун.

– На случай, если Гитлер протянет свои железные лапы, старина?

– Всякое может быть.

– И как же ты будешь с ним сражаться, Гарри?

– А ты думаешь, я отправлюсь один? Возможно, по пути я повстречаюсь на берегу с Цезарем. Он успел проложить парочку дорог. По ним я и пойду и из всех посягателей отберу только самых лучших – тех, кто сумеет отразить остальных. Я сам – больше ведь некому – стану вызывать призраков и выбирать для острова историю.

– Да-да, конечно.

Последний житель обратил взор на север, потом – на запад и наконец – на юг.

– Я проверю все замки и маяки, прислушаюсь к орудийному грохоту в узких морских заливах, пройдусь с унылой волынкой по Шотландии. Ну а когда до Нового года останется всего неделя, Сэм, я поплыву на лодке вниз по Темзе. И до конца моих дней каждое тридцать первое декабря я, ночной страж: Лондона, буду заводить его часы и заставлять звучать церковные колокола. Колокола Святого Клемента сыграют «Апельсины и лимоны»[11]. Оживут колокола на башне Сент-Мэри-ле-Боу. Запоют и те, что украшают собор Святой Маргариты и собор Святого Павла… Я буду звонить для тебя, Сэм. А вдруг ледяной ветер, что подует отсюда на юг, вольется в ваш теплый воздушный поток и тронет седые волоски в твоих загорелых ушах…

– Я буду слушать, Гарри.