Электророман Андрея Платонова. Опыт реконструкции

Электротехника должна быть самостоятельной огромной наукой, объединяющей всю практику <…> и теорию электричества – электрику, электрологию. И эта наука, хотя и кровное дитя физики, должна отщепиться от своей матери и жить отдельно, совершенствуясь[5].

Интересно, что уже у Новалиса в записных книжках встречается запись об «электрологии», которую еще предстоит основать, – как эпистемологический проект учения об электричестве и его соотнесении с остальными областями знания[6]. Опираясь на этот проект, Михаэль Гампер вводит в обиход понятие «электропоэтология» – литературно-аналитический концепт, обращенный к переплетению эпистемологических и поэтологических процессов, которые в разных областях знания служат репрезентации электричества[7]. Именно подобного рода переплетение эпистемологии и поэтологии кажется мне весьма многообещающим как для интерпретации прозы Платонова, так и для реконструкции его Электроромана.

При этом электропоэтология Платонова, заложенная в основу Электроромана, развивает эпистемическую добавленную стоимость по сравнению с ранним романтизмом. Опираясь на понятие «абсолютной метафоры» Ганса Блюменберга, Беньямин Шпехт вводит для романтического дискурса электричества понятие «эпохальная метафора». Эпохальные метафоры – как, например, метафора машины в XVIII веке, электричества в XIX веке или сети в современную эпоху – можно понимать как лингво-когнитивные образные комплексы, на какое-то время вездесущие в качестве коммутационных модусов культурного знания; впоследствии они модифицируются или выходят из обращения[8]. Благодаря высокому градусу полисемии и оперативной открытости семантических границ эпохальная метафора позволяет «децентрированную, досистемную и суггестивную форму структурирования, окраску и связку элементов и областей культурного знания в комплексные единства, которые существуют поперек системного порядка»[9]. Понятие эпохи мыслится при этом как культурная система, ограниченная во времени и пространстве. Электричество в России лишь к началу ХХ века вырастает в эпохальную метафору и тут же примыкает к эпохальной метафоре социалистической революции. Эпоха электричества и революционная эпоха для Платонова синонимы, или, вернее, два уровня метафорического переноса: электрификация – это метафора революции, а революция – метафора электрификации.

После революции и Гражданской войны перед советским правительством стояла задача мобилизовать на индустриализацию огромную, во многих сферах отсталую страну. Решающим в этих планах было надежное энергоснабжение. В 1920 году советское правительство утвердило план электрификации России (ГОЭЛРО). Развитие электрической инфраструктуры, в частности строительство электростанций, было рассчитано на десять–пятнадцать лет. План предусматривал и создание множества хозяйственных, финансовых и научных институций. С политэкономической точки зрения план электрификации представлял собой первую модель советской плановой экономики[10].

Чрезвычайное хозяйственно-политическое и пропагандистское значение электрификации выразилось в знаменитой формуле В. Ленина «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны». Утопический субстрат электрификации подчеркивал после своей встречи с В. Лениным (октябрь 1920 года) Герберт Уэллс в эссе «Россия во мгле», само построение которого ориентировалось на жанр утопического романа[11].