Теперь смотрим, что происходит дальше. Можно сказать (и на поверхности так и выглядит), что это способствует какому-то социальному замораживанию – «всякий оставайся в звании своем». Нет ли в этом некоего консервативного желания всех зафиксировать на тех местах, на которых они находятся, и остановить, как бы мы сказали, всякую социальную мобильность? Да, конечно, есть, но что это означает? Это означает не просто, что, если ты пекарь, не старайся стать кожевником. Это значит: если ты пекарь, не старайся стать дворянином. Но это означает и другое: ты должен этой профессии отдаться в такой мере, что ничего большего в твоей жизни быть не должно. На своем месте ты делаешь то, что угодно Богу. Что ты делаешь сейчас? Может быть, ты случайно получаешь удовольствие? Это очень плохо! Ты спишь? Но ты мог бы работать! Если тебе нужно выспаться, чтобы работать, это другое дело, но не перебарщивай! Встал, быстренько помолился… ну, не быстренько, а ровно так, чтобы отдавать себе отчет в каждом слове молитвы, но и не задерживаясь. Контролируй себя! Не подумал ли ты о чем-нибудь постороннем в этот момент? О чем ты думаешь? Куда ты смотришь? Думай только об этом! Итак, помолился, поел, очень скудно, потому что нечего услаждать утробу, – и за работу. Устал? Ничего страшного, кто сказал, что будет легко? Слегка отдохнул, освежился, поел, сколько требуется, и снова за работу. И все это время за работой старайся не думать лишнего. О деле думай.
Повторяю, тут проблема вот какая. Лютер, по Веберу, все-таки не дотянул. Он предполагал, что честный и добросовестный труд и, что еще важнее, чистая, правильная вера могут человека все-таки привести к тому, что он заслужит себе, найдет какую-то лазейку к спасению, способ воздействовать на решение Бога. Гораздо более радикальным в этом отношении был Кальвин, другой великий реформатор, пришедший позже Лютера. Кальвин продумал все положения своей догматики, говорит Вебер, с невероятной логической силой. Он настолько мощно, сухо и бескомпромиссно обосновал основные положения протестантизма, что спорить с ним было необыкновенно трудно. Но что это означает? Это означает, что он сделал ставку именно на логику, на рациональность, на аргумент, идущий не от сердца, не от склонностей. Сухо, точно, жестко, бескомпромиссно.
В кальвиновской Женеве, а Кальвин был одно время по существу главой Женевы, никаких наслаждений особенных не допускалось. Там была особая полиция, которая заглядывала в окна горожан, проверяла – не надевают ли они роскошных одежд, не едят ли слишком вкусную еду, не танцуют ли. Это отслеживание потребления и образа жизни горожан – очень характерная черта протестантской жизни времен Кальвина. Кальвин для себя считал совершенно несомненным, что он спасется. И он также считал абсолютно невозможным ни для кого узнать подлинное решение Бога – никаких лазеек, никаких шансов, никаких возможностей воздействовать на то, что решено до тебя. Но потом начинается вот что.