Элементарные частицы

– Мне не досталось счастья в жизни, – сказала Аннабель. – Наверное, я придавала слишком большое значение любви. Слишком легко отдавалась, мужчины, добившись своего, бросали меня, а я страдала. Мужчины занимаются любовью не потому, что влюблены, а потому, что возбуждены, – мне потребовались годы, чтобы постичь эту банальную истину. Вокруг меня все так жили, я выросла в среде, где царила свобода нравов, но строить глазки, соблазнять – все это мне не доставляло ни малейшего удовольствия. Я и к сексу уже не испытывала ничего кроме отвращения: мне все осточертело – и то, как они торжествующе ухмылялись, когда я снимала платье, как кончали с мудацким видом, а главное, как хамили напоследок. Они все казались мне жалкими, бесхарактерными, самодовольными. Знаешь, как больно, когда тебя считают просто куском мяса, пусть даже высшей категории, – экстерьер у меня был идеальный, и они с гордостью водили меня в ресторан. Только однажды мне показалось, что я испытываю что-то серьезное, и я съехалась с одним парнем. Он был актером, с довольно нестандартной внешностью, но успеха он так и не добился, и за квартиру платила в основном я. Мы прожили вместе два года, я забеременела. Он попросил меня сделать аборт. Я сделала аборт, но, вернувшись из клиники, поняла, что между нами все кончено. В тот же вечер я ушла от него и на некоторое время поселилась в гостинице. Мне исполнилось тридцать, я сделала второй аборт, меня все достало. Шел 1988 год, все стали понемногу осознавать опасность СПИДа, но лично я восприняла его как освобождение. Я переспала с десятками мужчин, но вспомнить, право, не о чем. Сейчас принято думать, что поначалу в жизни знай себе тусуешься и развлекаешься; потом начинает маячить образ смерти. Все мужчины, которых я знала, страшно боялись постареть и только и думали, что о своем возрасте. Эта одержимость настигает их очень рано – порой аж лет в двадцать пять, сама видела, – и со временем она лишь усугубляется. Я решила остановиться, выйти из игры. Теперь я веду размеренную безрадостную жизнь. По вечерам читаю, завариваю себе травяные чаи, ну, пью что-нибудь горячее. На выходные езжу к родителям, присматриваю за племянниками и племянницами. Конечно, мне нужен мужчина рядом, иногда мне бывает страшно по ночам, я с трудом засыпаю. Транквилизаторы и снотворное уже не очень помогают. Честно говоря, мне хочется, чтобы жизнь пролетела как можно быстрее.

Мишель промолчал; он не удивился. У большинства женщин юность проходит бурно, у них на уме одни мальчики и секс, а потом им постепенно становится скучно, надоедает раздвигать ноги или выгибаться, чтобы отклячить попу, они жаждут нежных отношений, но увы. Они жаждут страсти, хотя уже не способны по-настоящему испытать ее, и тогда для них наступают трудные времена.

Разложенный диван-кровать занял почти все свободное пространство.

– Я впервые им пользуюсь, – сказала она.

Они легли рядом и обнялись.

– Я давно не принимаю противозачаточные, и у меня дома нет презервативов. А у тебя?

– Нет… – Его насмешила эта мысль.

– Хочешь, я возьму в рот?

Он задумался и чуть погодя ответил:

– Да.

Это было приятно, но никаких острых ощущений он не испытал (собственно, он их никогда и не испытывал; сексуальное удовольствие, невероятно интенсивное у одних, бывает совсем пресным и невыразительным у других; интересно, это вопрос воспитания, нейронных связей или чего-то еще?). Но в этой фелляции ему почудилось скорее что-то трогательное, она как бы символизировала их воссоединение и прерванную судьбу. Зато с каким удовольствием он обнял Аннабель потом, когда она отвернулась и задремала. Ее тело оказалось нежным и податливым, теплым и ужасно приятным на ощупь; у нее была очень тонкая талия, широкие бедра и маленькая упругая грудь. Он просунул ногу между ее ног, положил ладони ей на живот и на грудь; ему было мягко и тепло, как в первый день творения. Он почти сразу заснул.

Сначала ему привиделся человек, просто фрагмент пространства в одежде; открытым оставалось только лицо. В центре лица сверкали глаза, но их выражение не поддавалось расшифровке. Он стоял перед зеркалом. При первом взгляде в зеркало у человека возникло ощущение, что он проваливается в пустоту. Но потом он сел, устроился поудобнее и попытался рассмотреть свое отражение как таковое, как независимый мысленный образ, подлежащий передаче другому; не прошло и минуты, как им овладело относительное безразличие. Но стоило ему на несколько секунд отвернуться, как все приходилось начинать сначала и опять так же мучительно – подобно тому как глаз присматривается к близкому предмету – разрушать чувство самоотождествления с собственным отражением. Осознание своего “я” – это повторяющийся временами невроз, и человек еще далек от излечения.