Элементарные частицы

Потом он увидел белую стену, внутри которой возникали буквы. Постепенно они укрупнялись, образуя подвижный барельеф, охваченный тошнотворной пульсацией. Сначала из них сложилось слово МИР, потом ВОЙНА, потом снова МИР. И вдруг все прекратилось, поверхность стены расправилась. По разжиженной атмосфере прокатилась волна; солнце стало огромным и желтым. Он увидел место, где образуется корень времени. От него по всей вселенной расходились усики, узловатые в центре, со склизкими холодными кончиками. Эти усики стискивали, связывали и склеивали фрагменты пространства.

Он увидел мозг мертвого человека – фрагмент пространства, содержащий пространство.

Наконец, он увидел ментальную совокупность пространства и ее противоположность. Увидел ментальный антагонизм, раскалывающий пространство, и его исчезновение. Увидел пространство как тончайшую линию, разделяющую две сферы. В первой сфере – бытие и разобщение; во второй – небытие и исчезновение отдельного человека. Спокойно, не раздумывая, он повернулся и шагнул во вторую сферу.

Он встрепенулся и сел в постели. Рядом с ним мирно дышала Аннабель. Ее будильник Sony в форме куба показывал 03:37. Удастся ли ему снова заснуть? Ему обязательно надо заснуть. Он захватил с собой ксанакс.

На следующее утро она сварила ему кофе; сама она пила чай с тостами. День выдался солнечный, но уже прохладный. Она смотрела на его обнаженное тело, не утратившее подростковой худобы, даже странно. Им по сорок лет, в это трудно поверить. Но она уже не может иметь детей, слишком высок риск врожденных пороков: его мужская сила тоже в значительной степени ослабла. С точки зрения интересов вида, они просто стареющие особи, весьма сомнительной генетической ценности. Ей-то есть что вспомнить; она нюхала кокаин, участвовала в оргиях, ночевала в роскошных отелях. Оказавшись благодаря своей красоте в эпицентре движения за освобождение нравов, отметившего собой годы ее юности, она особенно сильно от него пострадала – можно сказать, поплатилась жизнью. Он же, оказавшись благодаря свойственному ему безразличию, на периферии этого движения, равно как и человеческой жизни да и вообще всего остального, был затронут им лишь по касательной; он стал постоянным клиентом ближайшего “Монопри” и руководил исследованиями в области молекулярной биологии, ему хватало. Их столь различные судьбы почти не оставили явных следов в их существовавших врозь телах; но жизнь сама справилась с разрушительной работой, постепенно затрудняя процесс воспроизводства их клеток и органелл. Они переглянулись в ярких лучах осеннего утра – разумные млекопитающие, которые могли бы полюбить друг друга.

– Я знаю, уже поздно, – сказала она. – Но я бы все же попыталась. У меня до сих пор хранится проездной билет 74/75 учебного года – последнего года, когда мы вместе ходили в лицей. Я смотрю на него, и мне всякий раз хочется плакать. Я не понимаю, как мы могли все так просрать. Я не могу с этим смириться.

19

В период самоубийства Запада у них, понятное дело, не было шансов. Но они все-таки продолжали видеться пару раз в неделю. Аннабель после долгого перерыва пошла к гинекологу и снова начала пить таблетки. Ему удавалось проникать в нее, но больше всего ему нравилось просто спать рядом с ней, ощущать ее тепло и близость. Однажды ночью ему приснился парк аттракционов в Руане, на правом берегу Сены. Почти пустое колесо обозрения вращалось на фоне мертвенно-бледного неба, под ним виднелись очертания севших на мель грузовых судов с изъеденными ржавчиной металлическими каркасами. Он шел между какими-то бараками тусклых и при этом кричащих цветов; ледяной ветер с дождем хлестал его по лицу. Едва он добрался до выхода из парка, как на него напали вооруженные бритвами юнцы в коже. Поиздевавшись над ним несколько минут, они его отпустили. Кровь заливала ему глаза, он знал, что ослеп навсегда, правая рука была наполовину отрублена; но, несмотря на кровь и боль, он знал также, что Аннабель останется с ним и будет вечно согревать его своей любовью.

На уикенд Всех Святых они вместе поехали в Сулак, в загородный дом брата Аннабель. На следующее утро после приезда отправились на пляж. Он быстро устал и сел на скамейку, а она пошла дальше. Море грохотало, мягко закручиваясь в серо-серебристые буруны, насколько хватало глаз. Волны, разбиваясь о песчаные отмели, вздымали на горизонте красивую, искрящуюся на солнце дымку. Силуэт Аннабель в светлой куртке, почти неразличимый вдалеке, двигался у самой воды. Старая немецкая овчарка сновала между белой пластиковой мебелью “Пляжного кафе”, тоже едва заметная, словно стертая взвесью из воздуха, брызг и солнца.