– Анастасия Вертинская… Знаете ее? Настя снялась в «Алых парусах» в пятнадцать лет. В «Человеке-амфибии» в шестнадцать. В «Гамлете» в восемнадцать. У нее не было ни кинематографического образования, ни жизненного и актерского опыта. Но как сыграла! Конечно, там еще и фактура. С такой можно и вовсе не играть. Как Васе Шукшину. В ее Ассоль, Гуттиэре и Офелию влюбилась вся страна, ну что вы! Я хорошо помню это время! Сам был молод.
– И хороши собой, я тоже помню, – сказала тетушка.
– Благодарю вас! Так вот, я о том, что кино все возрасты покорны…
– И? – Кольгрима выждала паузу. – Что из этого?
– А из этого вот что… Давно хочу снять «Сцены из «Евгения Онегина»». Не из-за Евгения. Нет. Из-за Татьяны. Пленительный женский образ, не правда ли? Снять не просто сцены романа, и не оперу, а сплавить воедино образы и поэзию Пушкина с музыкой Чайковского, к ним еще, быть может, присовокупив пару-тройку мест из балетов Петра Ильича и его Шестой симфонии. Но это пока так… – режиссер провел в воздухе ладонью. – Лена, вы «Онегина» сколько раз читали?
– Я его знаю наизусть.
– Я так и думал.
– А кого из современных актрис вы могли бы назвать, чтоб на нее глянули хоть в Москве, хоть в дыре и сказали: «Вот русская душа». Не знаете? Я знаю. Есть одна, но она пока не снималась в кино.
Режиссер замолчал, в задумчивости разглядывая бокал. Елена с замиранием сердца ждала продолжения.
– Позвольте пригласить вас, Елена – («Вот оно!») – на пробы. Моя визитка. На обороте место, дата, время. Не сможете, позвоните. Чтобы я оставил затею. Но должен сказать вам, что другой русской барышни на эту роль мне уже не найти в нашем отечестве. Не торопитесь. Подумайте. Посоветуйтесь с вашей тетушкой, если не ошибаюсь, и молодым человеком.
– А кто Евгений?
– С мужчинами проще. Найдется Евгений. Как вы сказали: была бы Клементина… Вы мне глаза открыли! Мне пора. Вы еще посидите?
– Да. – Кольгрима придержала Лену за локоть, та собиралась сорваться от счастья с места. – Тут отличное мороженое.
– Увы, мне нельзя, – улыбнулся режиссер. Он попросил счет, расплатился, встал и, поцеловав руки дамам, распрощался.
– Благодарю вас! До встречи. Да, Алексей, мне нужен художник. Загляните вместе с Еленой.
– Последний истинно народный артист, – сказал тетушка. – Лена, это судьба. Надо выпить Абрау-Дюрсо.
Что такое «хорошо»
«Этот день я запомню на всю жизнь», – обычно думала Елена о каком-нибудь неординарном событии, случившимся с нею накануне. Поскольку в молодости такие события происходят поминутно (иногда достаточно слова, взгляда или улыбки избранника), они тут же, тесня друг друга, стираются из памяти, в лучшем случае оставаясь плохо различимыми строками надгробия минувшего, чем-то напоминающего грандиозный воинский мемориал. Но вчерашний день, похоже, мог стать поворотным днем в судьбе девушки, настоящим памятником. Лена долго ворочалась в постели, представляя себе грядущие кинопробы, и в сон провалилась с ощущением сладкого ужаса.
– Как думаешь, тетушка, что надо, чтобы пройти кинопробы? – три раза спросила она за утренним кофе, и тетушка три раза – серьезно, с иронией и со смехом – ответила:
– Думаю, надо пройти кинопробы.
После этого пошли на пляж. На спуске Кольгрима причитала, что от «Актера» до дома поедет только на микроавтобусе. Старушка с первого дня зарекалась подниматься по лестнице, но каждый раз шла потом наверх, морщась от боли и проклиная каждую ступеньку. Лена улыбалась, слушая тетушкины заклинания, а сама всё еще была в плену вчерашнего события.
Алексей уже занял под навесом три лежака, а сам стоял на краю пирса и высматривал меж валунами крабов. Увидев Лену и Кольгриму, поспешил к ним и сообщил, что сегодня полно медуз у берега – должно быть, испортится погода, и тут же поспешил обратно:
– Я там краба заметил. Сейчас достану!
– Кому испортится, а мне так только улучшится, – добродушно заметила тетушка. – Как хорошо сейчас в Финляндии! В следующем году туда на всё лето. Вы как хотите, а я в Сюсьмя.
– Тетушка, ты же продала там дом.
– Как продала, так и куплю. Ты меня бросаешь ради мира кино, что мне делать в этом мире? Только предаваться меланхолии. Но я хочу предаваться ей в Финляндии!
– Мне кажется, что хорошо там, где мы.
– Разве не там, где нас нет?
– Нет, только там, где мы!
– Что же народ говорит так? И Грибоедов?
– Про народ не знаю. А Грибоедов мало ли чего сказал! Сама посуди. Чего ж хорошего
– Мило рассуждаешь. Близко к истине.
– Близко?
– Принимай всё, как оно есть, – цельным и неделимым. Не отделяй
– Сейчас? Здесь? Пожалуй, как одно. Я же везде одна.