Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту

В сентябре 1945 года Елена прибыла в Париж рано утром, едва живая от усталости после длительного многотрудного путешествия. Она пересекла Атлантику на грузовом судне вместе с солдатами; естественно, о довоенных удобствах и роскоши не могло быть и речи. С величайшим трудом удалось раздобыть билет, стоивший целое состояние, в крошечную каюту, куда помимо Елены набилось еще пять женщин. Арчил не смог ее сопровождать, так как второй билет нельзя было достать ни за какие деньги. Однако он обещал приехать в Европу при первой возможности.

Мадам не просто устала, она была на грани нервного срыва. Ей так не хватало князя, его улыбки, поддержки, ласки, шуток. Елена ехала от Гавра на машине, заплатив немыслимую сумму, поскольку бензин ценился на вес золота, и видела в окно лишь запустение и разруху. По собственному признанию Мадам, сердце у нее обливалось кровью: за пять лет войны от прежней Франции не осталось и следа. Сначала Елена наведалась в особняк на набережной Бетюн, и его вид отнюдь ее не утешил. Она впала в отчаяние. Хотя в Нью-Йорке ей рассказывали ужасы, хотя она готовила себя к тому, что ее дом разорен, действительность превзошла самые худшие ожидания.

— Как могли люди, взрослые люди, натворить такое? — повторяла она вслух, обходя изуродованные комнаты.

Оккупанты разворовали большую часть вещей, остальное перепортили и испачкали — последовательно, методично, с извращенным удовольствием. Бесследно исчезли кресла в стиле Наполеона III, комод с инкрустацией из перламутра, китайские вазы, старинный фарфор. Там, где со стен сняли картины, на цветных бумажных обоях остались темные прямоугольники. Уцелевшая мебель находилась в крайне плачевном состоянии: у стульев отломаны спинки, буфет с маркетри со всех сторон прожжен сигаретами, у кресел вспорота бархатная обивка, конский волос и пружины торчат наружу. Ломберный стол в стиле Людовика XVI вынесли на открытую террасу да так и бросили выгорать на солнце и мокнуть под дождем круглый год. Статуя Афродиты служила солдатам мишенью для стрельбы, выбоины от пуль остались повсюду на стенах, дверях, потолке. Дорогие ковры сгнили. Покидая особняк, нацисты, одержимые жаждой разрушения, напоследок выбрасывали мебель из окон. Бессмысленность этого варварства особенно возмущала Елену.

Позднее, когда жизнь в Париже наладилась и Луи Сью взялся за реставрацию особняка, Мадам попросила его не трогать разоренный холл, чтобы осталась память о бесчинствах захватчиков. До этого ей пришлось жить как на бивуаке, довольствуясь самым необходимым. После немцев осталось достаточно постельного белья, подушек, покрывал. Немного передохнув, мадам Рубинштейн начала подсчитывать убытки, понесенные ее фирмой во Франции за годы войны.

Косметическая фабрика в Сен-Клу разрушена до основания, украдены секреты изготовления многих лосьонов и кремов. Мельница в Комб-ля-Виль старательно стерта с лица земли, от фарфоровых раковин остались одни осколки, каждую нарочно разбивали молотком. Чувствовалось, что враг отводил душу. Счета в банках аннулированы, деньги пропали, архивы сожжены. Однако потеря имущества ничто по сравнению с гибелью людей. В окружении Елены все понесли тяжелые утраты. 170 тысяч солдат пали на полях сражений; 280 тысяч взрослых и детей были отправлены в лагеря, в том числе 75 тысяч евреев; 150 тысяч мирных граждан погибли во время бомбардировок и городских боев.

Вернувшись в Париж, Мадам бросилась искать довоенных друзей, знакомых, сотрудников фирмы. То и дело обращалась в префектуру полиции за сведениями, адресами; сопоставляла разрозненные факты, пытаясь понять, что же сталось с тем или иным человеком.

Многие погибли. Елену глубоко потрясло то, что пропал без вести Луи Маркусси. Многие стали нищими. Эммануил Амейзен, директор по продажам в парижском филиале фирмы Рубинштейн, племянник Эдварда Титуса, объявился у дяди измученный, исхудавший, но живой. В 1940-м он попал в окружение и был отправлен в Померанию, в лагерь для военнопленных, где и оставался до последних дней войны, пока генерал Паттон не освободил заключенных.

Мадам с величайшей радостью вновь наняла всю свою довоенную прислугу: Гастона, Эжени и Маргерит. Особняк на набережной Бетюн превратился в сборный пункт и бесплатную столовую для неимущих. Елена умудрялась раздобывать продукты и кормить всех, кто приходил к ней за материальной и моральной поддержкой.

После освобождения Парижа прошел год, но горожанам жилось по-прежнему трудно. Из-за карточной системы они скудно питались и плохо одевались, часами простаивали в длинных очередях. Только самые богатые находили все, что им нужно, на черном рынке. Во многих кварталах электричество, газ и воду отключали в определенное время суток. Не хватало угля для отопления домов и движения паровозов, не было бензина для городского транспорта и частных автомобилей. Парижане ходили пешком, ездили на велосипедах или на метро, когда оно работало.