Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту

Парижский салон фирмы поразил Патрика своей теснотой, ветхостью, неприглядностью, в отличие от роскошного ультрасовременного салона в Нью-Йорке. Зато здесь, как и в Америке, двери никогда не закрывались, и каждого обслуживали точно в срок. О’Хиггинс сразу понял, что работа предстоит адская. Он печатал корреспонденцию, участвовал в переговорах, выполнял многочисленные поручения, присутствовал на заседаниях совета директоров. Именно Патрик придумал новый слоган фирмы: «Елена Рубинштейн — создательница науки о красоте» — во время презентации нового молочка для снятия макияжа «Deep Cleanser».

В обязанности О’Хиггинса входило и многое другое. Например, он должен был организовывать встречи с главными редакторами и сотрудниками лучших женских журналов моды. Так он познакомил Елену с Иреной Брин[20], корреспонденткой «Harper’s Bazaar» в Риме, представительницей восьми итальянских изданий в Париже. Во время завтрака в ресторане гостиницы «Кастильоне» на улице Фобур-Сент-Оноре синьора Брин уговаривала Мадам приехать в Рим и посетить картинную галерею ее мужа Гаспаро дель Корсо.

Вскоре они увиделись вновь на приеме у Мари-Луизы Буске. С 30-х годов слава знаменитой журналистки не потускнела. Она по-прежнему принимала гостей по четвергам, с шести до девяти вечера, у себя на площади Пале-Бурбон, «в коридоре», как она называла свою квартиру. У нее собирались сливки парижского общества.

Мари-Луиза опиралась на трость с золотым набалдашником и ударяла ею об пол гулко, как стучит молотком аукционист. Елена постоянно ссужала ее деньгами и дарила «небольшие подарки в знак внимания», к примеру преподнесла автомобиль. «Ведь журналисты бедны, им так мало платят!» — говорила она, словно оправдываясь.

Именно Буске объявила О’Хиггинса любовником мадам Рубинштейн. Не она одна сплетничала об этой странной неразлучной паре, выдумывая невесть что. Их повсюду видели вместе, и в тесном мирке парфюмерии, моды и прессы расползались самые невероятные слухи. Хотя ничего двусмысленного в их отношениях не было и Патрик довольно откровенно обнаруживал свои истинные пристрастия, Елена забеспокоилась: «Князь очень ревнив, он не простит…» На людях Мадам держалась как ни в чем не бывало, утверждала, что лишь посмеивается над глупой клеветой и желает своему молодому секретарю сохранять в свою очередь олимпийское спокойствие. Вполне возможно, Елене, целомудренной и стыдливой, в глубине души льстило, что ее в таком возрасте можно заподозрить в адюльтере.

Синьора Брин проявила настойчивость и все-таки представила Мадам своего мужа Гаспаро дель Корсо. Словоохотливый господин долго распространялся о расцвете современного искусства в Италии, а затем изложил свой план. Не согласится ли Мадам заказать двадцати молодым итальянским живописцам, ни разу не побывавшим в США, картины на тему «Воображаемая Америка»? Им хотелось бы устроить передвижную выставку, объехать с ней Европу и полететь за океан. Синьоре Брин с мужем удалось убедить Елену, и она стала меценатом итальянских художников.

В Париже светские мероприятия не прекращались. Вот Мадам устроила званый обед в особняке на набережной, и к ней среди прочих гостей пришли Эдмонда Шарль-Ру, главный редактор «Vogue», в сопровождении одного из своих друзей, худенького молодого человека по имени Юбер де Живанши, Джанет Фланер, корреспондент «New Yorker», барон Эли де Ротшильд, знаменитый писатель Андре Мальро. Елена заказала для них черную икру, велела подавать угощение на золотых блюдах, что хранились у нее в сейфе в ванной.

«Мадам была из тех жадных до общения женщин, что способны расшевелить самого застенчивого человека», — писал О’Хиггинс. Поначалу Мальро молчал, но в конце концов разговорился. Более получаса все слушали только его. В блистательном монологе писателя причудливо переплетались различные темы: наскальная живопись и косметика, погребальные обряды древности и мифология Бенина, космогония догонов и бамбара[21] — благо здесь, в столовой, в витринах были выставлены многочисленные африканские идолы из коллекции Мадам.

После десерта Елена повела гостей через анфиладу комнат на знаменитую террасу, откуда открывалась дивная панорама Парижа. В холле она показала им свое главное сокровище — античную статую, изуродованную выстрелами нацистов во время оккупации. Мальро спросил, восстановила ли Мадам салон фирмы в Германии.

— Бизнес есть бизнес! Деньги у немцев не хуже, чем у других.

Хотя многие родственники Елены погибли в лагерях смерти, она решила твердо: что было, то прошло. Только живые имели для нее значение. Прощаясь, Андре Мальро шепнул Ротшильду:

— Необычная женщина! Феномен!

— Она мне напоминает мою прабабушку, — отозвался тот. — Истинная глава большой семьи, groisser fardiner.