Елена Троянская

И подумать только, что эти люди смели обвинять Париса в трусости!

– Я породил много сыновей. Среди них несколько героев, – ответил он.

Его ответ возмутил меня, и я хотела сказать, что думаю, но вдруг поняла, что в его словах было горестное смирение: родить так много сыновей, и среди них так мало тех, кем можно гордиться.

– Я не могу стать женой Деифоба, – коротко ответила я.

– Ты должна.

Улицы наполнились людьми, многочисленные прохожие кланялись и приветствовали нас. Разговор пришлось прекратить, но я думала, что дала ясный ответ.

Я сидела в спальне. Мегарон по-прежнему занимали беженцы и воины союзников. Многие из них принимали участие в погребальных играх, и я испытывала к ним благодарность за внимание к памяти Париса.

В согласии с моим желанием меня оставили одну. Ни слуги, ни члены семьи не беспокоили меня. В этой комнате я находилась в полном одиночестве, даже тень Париса покинула ее, словно повиновалась ритуалу погребения и не покидала усыпальницы. Каждый раз, поднимаясь к себе, я надеялась встретить ее здесь, но тщетно.

Я ходила кругами по комнате, как делают охотничьи собаки Приама, когда ищут место, куда прилечь. Но мне ни одно место не приносило покоя. Я опустилась на стул и уставилась в темноту.

Если бы у нас был ребенок! Если бы Парис оставил мне о себе такую память!

Если бы я могла поговорить с Парисом, увидеть его еще хоть раз!

Я легла в постель, вытянулась под одеялом, мечтая об отдыхе. Но я желала не сна, а полного забвения. Смогу ли я, подобно матери, завязать веревку узлом и накинуть на шею, чтобы утром меня нашли висящей?

В тишине я слышала свое дыхание, тихое, как шепот, чувствовала, как вздымается грудь.

Вдох – выдох. Вдох – выдох. Это значит, я жива. Я жива, а Парис мертв. В комнате темным-темно. Заботы дня остались позади. «Впереди – глубокая пропасть. Я падаю в нее».

Парис! Погоди, я тоже шагну за тобой в эту пропасть.

Вот и все. Так просто. Не понадобились ни кинжал, ни веревка. Я умерла.

Я ощупываю ногами дно пропасти. Темно, ничего не видно. Что-то щекочет ноги. Трогаю рукой – кустарник. Асфодели. Цветы царства мертвых. Наконец-то я здесь.

Вот души недавно умерших ожидают переправы. Матушка, Троил, Гектор уже переправились. А Парис? Может быть, он еще тут.

Души пребывают в смятении, они машут руками, колеблются, как слабые цветы под ветром. Их лица бледны, как растущие вокруг асфодели.

Я не вижу ни одного знакомого лица и прохожу мимо, отмахиваясь от них, как от надоедливых летучих мышей. Вдруг из мглы возникает еще одна тень, лицом напоминающая Париса. Прекрасного Париса, а не обезображенного болезнью.

Меня переполняет восторг оттого, что я снова вижу его. Мы снова вместе.

– Ты пришла, – говорит он голосом тихим, глухим, далеким, словно из глубины пещеры.

– Я пришла. Ничто не может разлучить нас. – Я протягиваю руки, чтобы его обнять, но они проваливаются в пустоту.

– Нет, ты еще не с нами, – печально говорит он, словно обвиняя меня в предательстве.

– Говорю же тебе: я, как и ты, провалилась в пропасть и оказалась здесь.

– Но ты вернешься наверх.

– Нет, если ты научишь меня, как остаться.

– Я тебе не советчик. Ты должна понять сама. Сама.

Это не тот Парис, которого я знала. Неужели смерть так сильно изменила его?

– Парис, я не могу жить без тебя.

– Тогда умри. Только по-настоящему, а не хитри, цепляясь за жизнь.

– А почему ты на этом берегу? – спросила я. – Ведь похороны прошли, тебя должны были переправить на тот берег.

– Я ждал тебя. – Он посмотрел на меня с укоризной. – Ты пришла, но у тебя не хватило мужества последовать за мной по-настоящему.

Не может эта холодная, обвиняющая тень быть Парисом. Только тут я поняла со всей определенностью, что Париса больше нет, что он исчез окончательно. Смерть превратила его в чужого. Моего Париса больше нет.

– Уходи, оставь меня! – крикнула я. – Ты не Парис, ты притворяешься. Я не хочу тебя видеть!

Я побежала прочь так быстро, что упала в жесткие заросли асфоделей – они были вполне настоящими. Почему они, а не Парис?!

Возвращение не заняло много времени. Я моргнула, открыла глаза – и оказалась в своей спальне. Я лежала в постели, дрожа и бормоча что-то. Невыразимая тоска охватила меня. Я бежала от Париса. Я видела его и бежала от него.

Нет, я бежала не от Париса, а от призрака, который бродил по бесплодному мглистому берегу.

«Париса больше нет». Эти три слова, в которых сосредоточилось все, что имело значение для меня, стучали в висках. «Париса больше нет».

Я слышала свое дыхание. Я жива. Отныне я должна жить и бороться одна. Жить – значит бороться до конца. В подземном царстве нет примирения, нет утешения, и нет смысла спешить в него до срока. Там не ждет меня Парис – Парис, которого я любила.

До рассвета было еще далеко. Я ждала появления солнца и утешала себя тем, что на земле его можно видеть, в Аид же оно не проникает никогда. Нужно научиться радоваться солнцу.

– Елена! – Снова надо мной склонялась Эвадна, на этот раз не с лампой, а с платьем в руках. – Елена!

В ее голосе слышалась тревога: я лежала слишком тихо.