Элеонора Августа

Племянник был великолепно одет. Не зря портные Ланна считались вторыми в мире после портных из Ламбрии. То ли Бруно выбрал все сам, то ли посоветовали ему, но теперь он был одет в белое и синее. Белый колет, белый берет с синим пером и белые чулки великолепно сочетались с синими панталонами, коротким синим плащиком и синими мягкими туфлями.

– Господин Габелькнат посоветовал мне этот костюм, он в ваших цветах, дядя. – Молодой человек крутился перед кавалером.

– Хорош, что ж тут скажешь, – произнес Волков.

– Ваша невеста сойдет от вас с ума, – добавила Бригитт.

– Да? – переспросил Бруно. – Вы так думаете, госпожа Ланге?

– Я в этом уверена, молодой господин, – отвечала красавица. – Вы юны и прекрасны, жена будет вас ревновать к служанкам, уж поверьте.

– Эх, хоть бы знать, какова она, – говорил Бруно мечтательно, – может, она и не стара еще и не отвратна.

– Успокойтесь, племянник, и не обольщайтесь, – прервал его мечтания кавалер. – Женщины из таких семей имеют за собой достойное приданое, а с подобным приданым вам она и молодой, и красивой должна казаться. А для сердца заведете себе сердечного друга.

– Я все помню, дядя, – заверил его Бруно, покосившись на госпожу Ланге. – Я буду с невестой ласков, какая бы она ни оказалась.

– Прекрасно. Снимите эту одежду, чтобы не пачкать, и пять дней, пока не поедем на встречу, не надевайте ее. Кстати, как там Ланн, что говорят в нем?

– О, генерал! – воскликнул Габелькнат. – Весь город только и говорит о вас, нас с господином Бруно каждый день приглашали на ужины, все хотят о вас слышать. И вашу племянницу, госпожу Агнес, тоже встречали на приемах, ее там все очень уважают. Все разговоры лишь о том, что мы побили горцев! – Молодой человек рассказывал это с нескрываемой гордостью, ведь он оказался причастен к успеху, он тоже был там. – Все удивлены: вы в одно лето и побили мужиков, и принудили к миру упрямых горцев. Все о вас твердят, но почему-то в церквах за вас молебнов не устраивали.

Волков улыбался, слушая его, но улыбка была ненастоящей, это чтобы не волновать их: и Бруно, и Бригитт, и Габелькната, и всех других. Он-то как раз знал, почему в его честь в церквах Ланна не проводилось молебнов. Он знал, что не мир между ним и горцами требовался архиепископу, архиепископу как раз нужна была война. Вот и не было молебнов. Казалось Волкову, и небезосновательно, что прошлой любезности меж ним и курфюрстом Ланна и Фринланда уже не будет. Да, теперь мир с сеньором, с герцогом Ребенрее, был ему еще более необходим.

Глава 44

Волков выехал, едва рассвело, чтобы побыстрее прибыть в Мален. Ему было очень нужно повидаться с графиней. Брунхильда же ждала его у Кёршнеров, куда кавалер и приехал утром. Еще с порога сам Дитмар Кёршнер сообщил, что графиня еще почивает, а потом похвалился, что делегация к герцогу собрана, собралось ехать даже больше людей, чем предполагалось изначально, и сам Гайзенберг, бургомистр города, согласился возглавить делегацию.

Купец еще раз спросил кавалера: может, и ему поехать к герцогу? На что Волков опять сказал, что этого делать не нужно. И пусть господа, как только будут готовы, отправляются, чтобы не тянули. Кёршнер обещал ускорить дело.

Почивает графиня? Нечего. Люди уже давно с заутрени пришли. Волков пошел в ее покои и без всяких церемоний толкнул дверь, которая была не заперта, и застал неприятную картину. Тот самый паж, что был при Брунхильде, еще когда она в замке Маленов жила со старым мужем, кавалер даже имени его не помнил, валялся на кровати графини. Развалился в удовольствие, и лишь внезапное появление кавалера его потревожило.

«Его нужно было зарезать давно, еще как нашел его на кровати графини в первый раз», – отметил Волков.

Сама графиня в широких домашних одеждах, уже с заметным животом, сидела перед зеркалом. Даже с животом, даже только что с постели, даже заметно располневшая, она все еще была прекрасна. Волосы цвета соломы распущены по плечам, но уже причесаны, плечи под прозрачной тканью видны. Смотрела Брунхильда на кавалера с каким-то высокомерием, с бабьим вызовом и улыбалась.

А Волкову мальчишка покоя не давал. Отчего-то этот паж злил генерала, он схватил негодяя за ногу, стащил с кровати и в шею вытолкал из покоев под возмущенное попискивание графини.

– Интересно, а что тебе говорит герцог по поводу этого сопляка? – спросил кавалер, запирая дверь на засов.

– И вам доброго утра, братец, – не очень-то ласково отвечала графиня, отворачиваясь от зеркала и поворачиваясь к нему. Да еще и выговаривала: – Уж ваша грубость завсегда впереди вас следует. Уже господин давно, а ведете себя как солдафон. Тонкости в вас нет, вежливости не учены вы.

– Есть во мне тонкость, и вежливости учен. – Он подошел к ней, наклонился, поцеловал в лоб, а она, не вставая, обняла его, прижалась щекой к его животу, крепко прижалась.

И тут как будто пахнуло на него воспоминаниями еще не такими и давними. Вспомнил он ее бедра, сладость ее губ. Жаль, что сейчас было не до того, кавалер только положил руку на ее подросшее чрево и спросил:

– Когда тебе рожать?

– После Рождества.