Эльфийская ночь

         Дракон застыл на месте. От раны в груди к концам крыльев заструились дрожащие ручейки огня. Пламя бежало по извилистым каналам, как кровь по сосудам. Там, где капилляры заканчивались, огонь выплёскивался наружу дымными струйками.

         - Земля чужого мира, - заворожённо проговорил Немец.

         Голубое свечение наполняло гигантского зверя всё полнее. Дракон дёрнулся раз, другой, попытался свести крылья. Он застыл в воздухе, как в янтаре - не падая, утратив вес и весомость. Тёмно-синие ошмётки разлетались по сторонам; хвост последний раз дрогнул и рассыпался пеплом.

         Наконец огонь добрался до шеи, захватил голову.

         Дракон тонко, бессмысленно заскулил и взорвался.

         Поток раскалённого, слепящего пламени хлынул по сторонам. Огонь ревел, кусал чужую ему землю, тут же распадаясь на отдельные языки.

         Волна жара сбила капитана с ног, покатила по грязи, ударила спиной о чудом уцелевший ствол дерева. Огненный язык ощупал тело убитой "коробочки", фыркнул, поджался - и вломился внутрь. Металл корпуса на глазах менял форму, отекал и сминался. Лопнула какая-то последняя стекляшка.

         Прижатый к дереву Немец пытался восстановить дыхание. Эльфёнка в поле зрения не наблюдалось — поэтому капитан смотрел на крупные капли расплавленной стали, которые медленно, чудовищно медленно летели прямо в него. Пора бы им было остыть, да вот не остывали — только сопротивление воздуха вытягивало их в стрелы.

         Жидкий металл ударил Немца в грудь, живот, руки. Пробил изорванную одежду, вошёл в плоть, прожигая её до костей.

         Капитан потерял сознание.

         - Не спи, - произнёс чей-то равнодушный голос, - замёрзнешь.

         - Живой, значит, - сказал капитан, раскрывая глаза. Может, и стоило поиграть в бессознанку, но любопытство пересилило. - Вот уж не думал. И, вижу, не поумнел.

         - Поздно мне умнеть, - всё так же безразлично заявил собеседник.

         Немец приподнялся на локтях.

         - Ну как поздно? Никогда не поздно. А то сам вроде старый, а шуточки всё те же, детский сад. Эльфам на смех.

         Собеседник впервые пошевелился.

         - Это и вправду эльфы?

         - Они самые. На орков, я так понимаю, ты уж насмотрелся?

         - С высоты не очень видно.

         - Ну вот. Теперь заземлился.

         Собеседник коротко хохотнул:

         - Да. Это ты опять молодец.

         - Не я, - сказал капитан, - на этот раз тебя совсем пацан уделал.

         - Смену себе растишь? Таких же псов бешеных?

         - Обидно, понимаю, - сочувственно сказал капитан. Вооружённых собеседников обычно не дразнят, но случай был особый. - А ты ещё погавкай: полегчает.

         Оба молчали. В мягкой тишине капитан мог различить звуки движения армий в низине. Будь в Вишве в ходу огнестрел, Немец, пожалуй, и "шахматы" бы начертил.... кстати!

         Он приподнялся на здоровой руке, сел, неуютно поёрзал — незаметно нащупывая "макаров".

         - Даже не думай, - сказал собеседник, не оборачиваясь, - говорил же: я тебе не пацан.

         Пистолета в кармане действительно не оказалось, зато капитан впервые после пробуждения получил возможность оценить собственную одежду. Бушлат, штаны, берцы — всё в дырах; капли металла оставили множество отверстий с оплавленными краями.

         Немец разворошил пальцем одну из прорех. Кожа руки щеголяла безобразным чёрным шрамом от глубокого ожога. Ни малейшей боли, впрочем, капитан не испытывал.

         Он вообще чувствовал себя почти прекрасно, — если не считать сломанного запястья, - как будто раны, нанесённые ему именно драконом, тут же и затянулись без следа. Но следы-то были на месте — и подозрительно походили на шрамы от ожогов Кави.

         Кави.

         Эльфёнок? Нет, про мелкого мы подумаем позже. Теперь нужен старший.

         Гибель дракона не могли не заметить из лагеря. Судя по звукам в низине, настоящее сражение ещё не началось. Если потянуть время, Содара и Кави наверняка отправят отряд...

         - Тебе не холодно, майор? - участливо спросил Немец. - Давай бушлатом поделюсь.

         - Земля ещё горячая, - ответил Рябышев, разгребая пепел босой пяткой.

         - А в халатике чего?

         - А я прямо из больнички, - в тон капитану сообщил майор. - Батаева помнишь?

         - А должен?

         - Улан-Удэ, СОБР, срочник.

         - "Рысёнок"? Помню, как же.

         - "Двести".

         - Свои, на дороге?

         Майор покачал головой.

         - В дурке. Сошёл с ума, потом скончался.

         Немец настороженно молчал. Рябышев наконец развернулся полностью, и стало видно, что он держит в руке.

         Пагди.

         Немец молчал.

         - Это твой, - сказал Рябышев.

         Немец молчал.

         - Твой, твой. Батаев, потом ещё двое. Просто подержались.

         - Боженька наказал. Грешно чужое брать.

         - "Детский сад", говоришь? - усмехнулся майор.

         - Уел, - легко согласился Немец. - А ты-то как — тоже подержался?

         - Пришлось. Меня ведь тогда только-только заштопали... - Рябышев задрал подбородок, демонстрируя уродливый розовый шрам на горле, - давлю банку, тебя вспоминаю. Кормят через трубочку... комиссовали сразу почти.

         "Ах ты, бедняжечка", подумал капитан, "и чего это я себя замочить не позволил?..".

         - Уроды, - сказал он сочувственно, - боевого офицера!..

         Рябышев посмотрел на него с такой иронией, что Немец зарёкся льстить майору. Точнее, льстить так откровенно: время-то всё равно надо было тянуть до победного.

         Но Рябышев и сам явно хотел выговориться.