Эльфийская сага. Изгнанник

Кого ни спроси, ответили б сразу — гномы Аскья-Ладо никогда не отличались учтивостью и слыли жуткими грубиянами, однако до собратьев из Аскья-Удо им было далеко. При виде черных гномов аскья-удов другие народы бросались в рассыпную. К счастью, в последние века на поверхности они не появлялись. Кто-то шептал, забияки открыли золотую жилу в недрах Сапфировых гор и который год копают, роют, бурят, пополняя и без того переполненные сокровищницы короля Брейга Острый Топор, кто-то, напротив, уверял — их давно прибрало пламя преисподней и подгорного народа давно нет в живых.

— Клянусь секирой, ноги моей больше не будет в этом треклятом городишке… — орал силуэт, удалявшийся в звездную ночь.

Остин поморщился и оправил наряд.

В чем-то светлые и темные эльфы все-таки имели точки соприкосновения — и те и другие не переносили ворчливых и вечно недовольных карликов-землекопов, грызущих недра в поисках несметных сокровищ. И не важно, откуда те были роддом.

… Заприметив посетителей, белый гоблин-управляющий опустил перо в чернильницу и расплылся в улыбке. В троих он узнал эльфов, ибо они лучились юностью и красотой (и не важно, что один из них темный), в последнем — вонючего и безобразного огра. Кто только не переступал порог его собственного двора за последние двадцать пять лет и, как это часто бывало, не все визитеры приходились ему по душе. К примеру, этот огр.

— Что желают почтенные господа и леди? — Стараясь не глядеть на Мардреда, учтиво спросил он.

— Три комнаты, — ответил Габриэл. На стойку упал золотой пейс.

— Разумеется, — кивнул тот и открыл книгу регистрации. — Ваши имена, почтенные?

На перламутровую страницу в аккуратных вязях, легла еще одна монета. Глаза управляющего вспыхнули, как факелы.

— Они не нужны, — сурово распорядился темный эльф.

Белый гоблин шумно захлопнул книгу с золотом:

— Желание гостя — закон.

Он снял со стены три железных ключа в форме птичьих клювов и протянул посетителям.

— Комнаты семь, восемь и девять. — И выпытал: — В Эйр-Шир по делам или проездом?

Темный воин забрал ключи.

— По делам.

— Надумали открыть вклад или пополнить вложение, угадал? — Закивал гоблин, — понимаю. Дам совет. Не связывайтесь с Денежным Домом Крута Кривохвоста. Он известный плут. Возьмет ваши пейсы под пятьдесят процентов годовых, а сам припишет вам сто штрафов и в итоге оставит с одним, двумя процентами прибыли, а то и вовсе оберет, как несчастного мастера Глуинда Лежебоку или лорда Пэтра из Элейска. Последним он обокрал почтенного гнома, с которым вы столкнулись в дверях. У, как он кричал, как возмущался…

— Мы слышали, — бросил Габриэл и развернулся к лестнице, улетавший наверх белым полотном, но вдруг повременил и задал вопрос: — О каких парящих кораблях толкуют жители?

— А-а, — управляющий почесал на затылке проплешину. — Это — ерунда. Слухи, господин.

— Подробней.

Гоблин повертел головой и, не заметив посторонних, перегнулся через стойку:

— Не так давно соседний городок почтил своим прибытием король исчадий, э… прощу прощения, темных эльфов. Те, кто видел сопровождающие его ладьи, клянутся Светом, что они парили по облакам. — Он разогнулся и обнажил кривые зубы, — чушь, обман. Нет в мире силы, что подняла бы дерево или металл. Может во время первых эльфийских королей и была, а теперь нет. Говорю же — ерунда. Треп болтливых глупцов.

— Очевидно, треп, — тон Габриэла был ледяным.

— Приятного отдыха, господин, — крикнул белый гоблин вспорхнувшему на лестницу парню.

… Камин плевался ворохом огненных брызг. По потолку скакали тени, порожденные пляшущими языками. Сквозь окно сочился свет полной луны. Пахло пылью, потом прежних постояльцев и свежестью чистого постельного белья.

Габриэл сложил сумку и ножны на кровать и плавно опустился на теплые камни у очага. В черных глазах замигали искры, серебро на одеждах запылало звездами. Он поднял правую руку и снял бинт, пропитанный высохшей кровью. Идеально прямой росчерк пересекал ладонь алой полосой. Он поморщился — не столько от боли (хотя руку жгло до одури), сколько от ненависти к «другу» Брегону. Какую бы судьбу не уготовила ему Иссиль, он дал слово, что сокрушит сына Теобальда в не меньшее пламя позора и заставит испить ту же горечь, какой захлебывался все эти месяцы сам. Каких бы усилий это не стоило.

Взмахнув чистой эластичной лентой, Габриэл обмотал ею правую ладонь, завязал на запястье и замер с идеально прямой спиной. Проверять раны на плече и лодыжке не имело смысла — Арианна прекрасно обработала и перевязала их еще в Пустоши Молчания — и к удивлению воина, он их даже не чувствовал.