— Ну… тут я не скажу. Сам понимаешь, за кого-то говорить — это… неправильно. Но проблемы возникнуть могут. Не без того… хотя… вероятно, если он что-то решит сделать, то и сделает.
.За пару дней вряд ли можно хорошо узнать другого человека, но вот что-то подсказывало, что характер у Его императорского Величества был на диво упрямым.
— Только… если он Аленку заберет, то… там другая жизнь. Совсем другая. И многие не будут ей рады.
— Тю, — Степан даже выдохнул с облегчением. — Это ничего… это мы привыкшие. А обижать себя Аленка не даст… знаешь, как она коромыслом-то…
Воображение снова нарисовало Аленку на балу и с коромыслом для особо приветливых гостей.
— Боюсь, с коромыслом там нельзя…
— Найдутся и другие способы, — отмахнулся Степан. — Главное, чтоб человек хороший был… слушай, а что там за мордовороты приехали?
— Где? — Бер даже привстал, но сосна, пусть и была высока, но не настолько, чтоб разглядеть указанных мордоворотов.
— У Петровича… и он довольный, и тетка Анна довольная… а я глянул только, мать моя родная… там такие… во… — Степан нарисовал в воздухе квадрат. — А Петрович мне, что это доярки новые… дояры то есть. А какие из них дояры? От них же за версту силой разит. Прям в носу засвербело.
И нос потер.
А потом жалобно-прежалобно сказал:
— Дай пирожка…
— А тебя что, не кормят?
— Ну… так-то кормят, но Аленка вон с утра с этим вашим Сашкой… а Семен с Серегой вернулись и все, что было, сожрали… батя вовсе в лес ушел. Сказал, что неспокойно ему. Так что полный бардак и жизненная неустроенность.
— И ты от бардака сбежал?
— Не сбежал. Отступил стратегически… слушай, так что за они?
— Думаю, это чтоб комиссия не приставала и ферму не закрыла, — нашелся с ответом Бер. — Родственники Сашки. Дальние… он их позвал.
— Значит, нравится Аленка.
— С чего такой вывод? — Бер устроился у сосны, вытянув ноги и подумал, что хорошо-то… пусть комары звенят, и шея чешется, а палец, прорвавшийся на свободу, царапает кросовок изнутри, но все равно хорошо.
Иррационально.
И молочко сладкое.
И истома такая, с легкой ломотой в костях да расслабленностью.
— Так… если мужик работать впрягся и добровольно, стало быть, нравится ему женщина.
Вывод был неожиданным. Но Степана, кажется, обрадовал донельзя.
— Слушай… — Степан устроился рядом и пирожок взял уже без спроса. — А Иван обмолвился, что ты её знаешь…
Он сунул телефон под нос.
— Аньку?
На круглой аватарке Дивнову получилось узнать не сразу.
— Знаю… ну как… они соседи с бабкой моей. То есть её бабка и моя. Меня на лето отправляли. И Аньку тоже. В детстве вместе тусили… мы постарше, она из мелюзги. Потом и так случалось общаться. И в универе. А что?
— Так… — Степан чуть покраснел. — А позвонить ей можешь?
— Могу… телефон где-то был. А зачем?
— Ну… понимаешь… она какая-то грустная.
— Она?
— В последнем ролике. Так-то улыбается, бодро говорит, а все равно грустная. Я ж вижу…
Бер поглядел на Степана.
На телефон.
Опять на Степана. Тот был предельно серьезен.
— Еще написала, что, возможно, ролик последний и канал вообще закроет. Почему?
— Она тебе что, нравится?
Не то, чтобы этот факт был таким уж удивительным. Анька — девчонка симпатичная, пусть и пухловата по современным канонам, но зато характер легкий.
И сама на позитиве.
И никогда-то не пыталась манерничать… хотя вот Нютка её недолюбливала, причем совершенно не ясно по какой причине. Тогда-то, кажется, Бер и перестал общаться.
Дурак.
— И чего спросить?
— Ну… спроси… не случилось ли чего? В целом так… просто… вдруг ей помощь нужна.
— И что? Поможешь?
— Если надо — помогу. Если обижает кто…
Глаза Степана потемнели, а голос сделался низким, утробным. И черты лица дрогнули, впрочем, не поплыли, только поморщился.
— Когда ж эта погань-то окончательно выйдет… — выдохнул он. — Ты позвони, ладно?
— Слушай… — мысль была неожиданной, но показалась вдруг донельзя удачною. — А если её сюда пригласить?
— Сюда? — переспросил Степан тихо. — В Подкозельск?
— Ну… да. Она на подъем легкая вроде… сейчас лето, каникулы. Ролики пишет, значит, в городе торчит, а не на морях. Если планов нет, то приедет. Познакомитесь.
— Не… сюда нельзя, — Степан покраснел густо-густо и головой замотал.
— Почему?
— У меня не убрано!
— Вот, пока ехать будешь, и уберешься…
— И в кузнице, и вообще… и она откажется… зачем ей сюда ехать-то? Ты… ты просто спроси… про помощь… и не надо ехать! У меня и костюм-то только один! У нас вообще один!
— На один больше, чем у меня… — проворчал Бер. — Слушай… а ты носки зашивать умеешь?
Пальцу надоело царапать подошву.
— Носки?
— Ага… а то у меня порвался.
Не к Императору ж за штопкой обращаться. Как-то оно совсем не по чину. Остальные носки так и лежали комом, слипшимся от зеленого сока. Еще стирать надо.
А как?
И чем вообще стирают? И где, если стиральных машин нет?
К такому Бера жизнь не готовила.
— Умею. Тебя научить, что ли?
— Научи… в общем, давай так… я с Анькой говорю, спрашиваю, что там да как… и потом по ситуации. А ты меня учишь носки штопать.
Руку Степан пожимал осторожно, с опаскою даже.
Анна Дивнова вытерла слезы.
Всхлипнула и решительно повторила себе:
— Я не буду плакать.