Эльфийский подменыш

Кто-то в запале сражения уронил кувшин. Вода разилась и впиталась в землю. Бороться в холодной жидкой грязи стало совсем несподручно. Элмерик попытался встать, но сапоги лишь скользнули по глине. Они с Джерри снова покатились по полу, и бард, на мгновение оказавшись сверху, зазевался и пропустил мощный удар в челюсть. В ушах зазвенело. Клацнув зубами, он сплюнул кровь и в отместку приложил противника затылком об пол. Этого оказалось мало: Джерри опять каким-то чудом вывернулся и обеими ногами ударил барда в грудь так, что тот отлетел, едва не врезавшись в стену, и закашлялся, ловя ртом воздух. Зато теперь у него появилось время встать на ноги.

Улучив удобный момент, Джеримэйн тоже поднялся. Он стоял, пошатываясь и тяжело дыша, – потрёпанный, но решительный. Костяшки на его кулаках были сбиты в кровь, под глазом наливался багровый синяк, на лбу прямо над бровью красовалась глубокая ссадина, а левый рукав грязной рубахи обвис до локтя (так вот чья это рубашка трещала по швам). В прорехе виднелось загоревшее плечо, сплошь покрытое широкими светлыми шрамами.

Элмерик подозревал, что и сам выглядит ничуть не лучше (но, слава богам, без шрамов). Пылу изрядно поубавилось – слишком уж ныли пальцы и дёргала рассечённая губа. Это значило, что ни на арфе, ни на флейте он в ближайшие дни играть не сможет…

– Стой! – крикнул он, поднимая руки в примиряющем жесте.

Джерри сделал ещё пару шагов в его сторону и остановился, утирая со лба выступившую кровь:

– Чего ещё?

– Хватит! Так мы ничего не добьёмся.

– Погоди, ты сдаёшься, что ли? – В глазах Джеримэйна блеснуло торжество.

– Ну не то чтобы… просто драка только усугубляет наше положение. А разногласия лучше решать словами. И я бы предложил…

– Сдаёшься? – резко перебил его Джерри, вновь сжимая кулаки. – Отвечай: да или нет?

– Сдаюсь… – Элмерик достал из кармана платок, приложил его к окровавленной губе и глухо добавил: – Должен же один из нас прислушаться к голосу разума! Кто, если не я?

– Тогда я хочу, чтобы ты извинился. – Джерри переплёл руки на груди.

– Это ещё за что? – не понял бард.

Они, конечно, наговорили друг другу оскорблений, но Элмерику казалось, что Джеримэйн заслуживал и большего.

– А за то! – Джерри шмыгнул носом. – Нечего говорить, что нас, низкорождённых, били мало! Давай, проси прощения!

– Я всё равно не стану думать о тебе лучше, – пробурчал Элмерик. – Ты не сделал ничего, чтобы переубедить меня, а сразу набросился. Но если уж тебе так неймётся – ладно. Извини. Однако я говорю это лишь потому, что не хочу продолжать бессмысленную драку.

– Вот и славно! – Джеримэйн мотнул головой, вытряхивая из спутанных волос солому. – Впредь постарайся не распускать язык про то, чего не знаешь.

Он выглядел уязвлённым, и Элмерика вдруг запоздало осенило: шрамы! Джерри в прошлом били. И не раз.

Стало немного совестно. Но глупо было бы извиняться за то, за что вроде как уже извинился.

– И кто тебя так разукрасил? – Бард ткнул его в плечо. – Воришку поймали, да? Плетей прописали?

Джеримэйн помедлил с ответом, но всё же процедил сквозь зубы:

– Нет. Это отец.

– Ого… Но за что? И чем?

Элмерик вытаращился на него. Конечно, бард знал, что родители бывают строгими. Некоторые бьют своих отпрысков за любые, даже самые мелкие проступки. А Джерри наверняка с раннего детства был тем ещё негодником. Но чтобы родной отец – и вот так! В умелых палачей поверить было проще.

– Чем-чем! Да всем, что под руку подвернётся… – Джеримэйн подобрал вымазанный в грязи плед и завернулся в него. – Папаша у меня пьяница запойный. Когда трезвый – ещё ничего. А как нажрётся – лучше держаться подальше.

– А мать? Почему она тебя не защищала? – Собственная причина ухода из дома теперь казалась Элмерику глупой и незначительной.

Джеримэйн со вздохом сел на охапку сена, глянул на барда исподлобья и пожал плечами:

– Она защищала. Пока батя её не прибил.

– То есть как это – прибил? – не понял Элмерик.

– А вот так – насмерть. Мне повезло: я хотя бы живым ушёл.

Бард опустился рядом. Ещё долго он не мог вымолвить ни слова – настолько его потрясло услышанное.

Джеримэйн истолковал молчание по-своему.

– Никак жалеешь меня? – Он глядел в пол и катал в руках шарик из липкой глины. – Это ты зря.

– И в мыслях не было! – Элмерик замотал головой. – Я не понимаю… как такое вообще возможно? Почему вы с матерью просто не ушли от этого пьяницы? Почему не заявили властям?

– Да всем на это плевать! И куда нам было идти, если мать – сирота безродная? Соседи считали, она должна отцу в ножки кланяться и благодарить, что её замуж взяли такую-сякую, бесприданницу! А бьёт – это ничего. Бьёт – значит любит. —

Он с размаху швырнул глиняный шарик об стену и добавил:

– У Рори было лучше, чем дома. Там хотя бы кормили. А если и колотили, то за дело. Тоже поганая жизнь, если подумать. Но другой я не знал, пока не попал сюда. Всё, хватит об этом. Не мешай мне читать.

Он тщательно вытер руки о штаны и снова взялся за книгу.

– Л-ладно, – поспешно кивнул Элмерик, отодвигаясь подальше.