К удивлению москвичей, подошедший к крыльцу огромный чернобородый мужик низко, в пояс, поклонился.
— Рэ Машар! — начал он. — Сэ сагикур ои шайоро, ки ва тариви паир ану вилари…
Речь мужика оказалась не слишком длинной. К тому же она изобиловала повторами. До москвичей то и дело доносилось: «сагикур ои шайоро» и «кату э ша папи-ка Ишка». Наконец, к явной радости не только москвичей, но и собравшегося на площади народа, мужик выдохся. Представительный господин коротко махнул рукой, и мужик пошёл прочь, поминутно кланяясь, да ещё и пятясь задом. От столь явно выражаемой покорности Юру передёрнуло.
Представительный господин снова махнул рукой, подзывая москвичей. Шагнувший крыльцу Юра почувствовал сильный толчок в спину. Он оглянулся — воин с золотистыми усиками выразительно махнул рукояткой кнута, предлагая москвичам поклониться.
— А вот… э-э… шиш тебе, — ответил Юра.
Ему не понравилось, как воин с золотистыми усиками смотрит на Анечку.
— Геси, рета! — приказал представительный господин.
Воин с золотистыми усиками поклонился, приложив ладонь к сердцу, и отошёл в сторону.
— Сэ Машар Орсихи Арука… — начал, было, представительный господин, как вдруг замолчал. — Сэ Машар Орсихи та Маро, тави вилари са. Каиэ-во?
В толпе за спиной у москвичей послышались сдержанные смешки, прервавшиеся отчётливым шиканьем.
— Мы… — начал Володя.
Юра понимал его, представив, насколько дико будет звучать остальное. «Понимаете, мы — туристы-путешественники. Сами не зная как, попали сюда из другого мира…».
— Мы туристы, — прервала затянувшееся молчание Анечка. — Путешествовали на автомобиле, попали в грозу… Тут ещё Юркин, дурак, с шоссе вылетел… В общем, сами не понимаем, как оказались здесь.
— Компари-ни, — ответил представительный господин, показывая пальцем куда-то вверх. — Шайоро-са? Дуэ ками-а во? Оис сила?
— Спрашивает, не с неба ли мы? — первой догадалась Надя.
— Да не с неба, с земли, — продолжала объяснять Анечка. — Только не с этой, с другой земли, понимаешь? Из другого мира, с другой планеты…
В разговор вступил облачённый в белое тощий служитель культа. Он заговорил на каком-то другом, более глухом, изобилующем щелчками и шипящими языке. Этот язык показался москвичам ещё более непонятным оттого, что сам святой отец знал его очень плохо. Он то и дело запинался и останавливался в поисках нужного слова или выражения.
Тем временем Володя, на которого никто не смотрел, осторожно расчехлил лежавшую на телеге, поверх сена, гитару. При первых аккордах, далеко разнёсшихся над площадью, толпа за спиной ахнула, подавшись назад, дама в пышном платье вскрикнула, а представительный господин чуть не вскочил со своего кресла. Стоявшие по бокам стражники схватили наперевес шипастые копья. Тощий старикашка начал чертить в воздухе непонятные знаки с помощью обмотанной проволокой огромной двузубой вилки. Не обращая ни на кого внимания, полуприкрыв глаза, Володя заиграл и запел весёлую студенческую песенку.
В толпе за спиной стих приглушённый говор. Стражники с облегчением подняли копья, а отскочивший в сторону воин с золотистыми усиками, поигрывая кнутом, вернулся к телеге. Представительный господин откинулся на спинку кресла, полузакрыв глаза. Как показалось Юре, он слегка посмеивался.
Юра набрался смелости и оглянулся. В толпе было тихо, даже неожиданно тихо — все слушали, затаив дыхание, а кое-кто даже чертил в воздухе знак «V». Воины опустили оружие. Пышно одетая тощая дама, наклонившись, что-то быстро зашептала на ухо своему супругу, а в верхних этажах башни, одно за другим, стали открываться окошки.