Элианна, подарок бога

— Куда-куда… — передразнила она. — Знаешь, я же родилась в Советске, на Вятке. Это такая дыра! Там у нас был «Советский колхозный рынок» — ты б его видел! Никогда никаких продуктов! Только две старухи с жареными семечками, и всё. И еще там был «Советский конный двор». Ну это просто чума! Грязь, сплошное дерьмо, а посреди — слепая кляча стоит, как потерянная. Ужас! Я, маленькая, все время залезала на соседскую грушу и ждала, когда меня перелетные гуси, как в сказке «Гуси-лебеди», унесут в какой-нибудь Анти-Советск! Ты думаешь, почему я за тебя замуж пошла? Я же могла за кого угодно! За мной секретарь краснодарского горкома умирал! А я за тебя вышла — как думаешь, почему?

— Ну? — спросил Иосиф.

— А потому, что мы, бабы, с первого взгляда знаем — мой мужик или не мой. И я, как тебя увидела…

— А что ж ты меня год мурыжила?

— А как же! Если б я сразу с тобой легла, ты б меня поматросил и бросил. Нет, я не могла этого допустить. Особенно, когда узнала твою фамилию. Сразу решила — все, вот он, гусь, о котором я девочкой мечтала в Советске…

В апреле 1973 года Иосиф Гусь увез-таки Любку из СССР. Она была на шестом месяце, но Марика родила уже в США.

И ровно год Иосиф ишачил в Нью-Йорке таксистом по восемнадцать, а то и по двадцать часов в сутки, но не пускал Любку ни на какую работу! «Сиди дома, жди меня и сына расти! Всё, я пошел на работу!» — говорил он ей после короткого сна и еще более короткого любовного соития. «Йося, — просила она. — Ты посмотри на себя! От тебя не осталось и половины! Давай я пойду бэби-ситером или в магазин продавщицей!» «Только через мой труп!» — заявлял он. «Вот именно, Йося! — говорила Люба. — Ты подохнешь на этом такси!» «Нет! Ты читала Библию? “Евреи народ жестоковыий”! Это про меня, я выдержу!»

И он действительно выдержал! Через год простой водитель нью-йоркского такси Иосиф Гусь купил свой первый «медальон», то есть «лайсенс» на собственное такси, затем в течение следующего года — еще три. Теперь другие эмигранты ишачили на Иосифа, а он занялся торговлей недвижимостью, основал компанию Big Machine Co. и, наконец, затеял с партнерами строительство ресторана «Распутин», где Любка смогла вновь развернуть свои музыкально-танцевальные таланты и поставить настоящий мюзикл не хуже, чем это делал Феликс Берман в «Заколдованном портном» или знаменитый Юрий Шерлинг в «Черной уздечке для белой кобылицы».

* * *

Досмотрев коронный номер кордебалета, дон Сильвио изложил Иосифу цель своего визита: он готов войти в русский ресторанный бизнес и вложить деньги в «Распутина».

Йося бессильно развел руками: компания «Распутин» зарегистрирована в штате Деловер и принадлежит не ему, а концорсиуму русских инвесторов. Дон Сильвио усмехнулся: «Я знаю. Но ты имеешь пятьдесят один процент, и я готов купить у тебя любую половину». «Я поговорю с партнерами, — ответил Иосиф. — Не уверен, что они согласятся…» «Передай им: я не люблю, когда мне отказывают, — мягко предупредил дон Сильвио. — Завтра я пришлю людей за ответом».

18

Тут я прерывал чтение легенды о Любке Гусь и говорил:

— Все, дорогая, вставай.

— А дальше? Дальше что? Читай! — требовала Элианна.

— Нет. Нам пора на работу.

Эли потягивалась, как сытая кошка и как Любка Гусь (или, наоборот, это Любка Гусь после ночи с Иосифом потягивалась, как Эли), и убегала в ванную принять душ и «привести себя в порядок». После чего появлялась в двери ванной совершенно голая, но уже с причесанным протуберанцем своих пламенно-рыжих волос и подведенными глазами. Приняв несколько соблазнительных поз и раздразнив меня до тигриного прыжка к ней, она с хохотом снова ускользала в ванную одеваться.

Потом мы спускались на Бродвей, завтракали в соседнем кафе омлетом и вафлями по-шведски и, если не было забастовки водителей автобусов, ехали автобусом на работу. Стоял октябрь — лучшая в Нью-Йорке пора. Автобус все время шел по Бродвею — от 91-й до 34-й улицы и Penn Station. Нежаркое утреннее солнце бежало за нами в витринах магазинов и ланченетов. Черные мусорщики, добившиеся забастовкой повышения зарплаты с шестнадцати до восемнадцали долларов в час, весело катили по мостовым на подножках своих мусороуборочных комбайнов и, играя накаченной, как у Шварценеггера, мускулатурой, лихо швыряли в пасти этих комбайнов большие пластиковые мешки с мусором, выставленные на тротуар из кафе и ресторанов. Голоногие студентки окрестных колледжей ехали на занятия на велосипедах и роликовых коньках. Молодые сиделки-испанки катали в колясках богатых американских старушек, а русские эмигрантки гордо выгуливали на поводках по пять-шесть модно постриженных королевских пуделей и пятнистых сеттеров. На 59-й, у Коламбус-Серкл, радио гремело песней Фрэнка Синатры If I can make it there I’ll make it everywhere, it’s up to you, New-York!.. и под этот гимн фонтаны Линкольн-Центра били в небо радужными струями воды. А на 42-й, у Таймс-сквера, уличные музыканты наяривали джаз…