Элиас Лённрот. Жизнь и творчество

Современному читателю, бывавшему в Финляндии, подобный упрек Лённрота в недостатке чистоты в финских жилищах может по­казаться странным. Но Лённрот вел речь о крестьянском быте своего времени, причем рассуждал прежде всего как врач, сталкивавшийся с эпидемиями и заботившийся о санитарной гигиене людей. Любо­пытно само это сопоставление: то, что мог еще позволить себе фин­ский крестьянин, чье жилье было отделено от скотного двора, не мог позволить карел, чья изба была под одной крышей с хлевом.

Своего рода «санитарный» подход был у Лённрота и к обычаям за­хоронения. «Хорошим обычаем у здешних финнов является то, что в каждой деревне покойников хоронят на своем деревенском кладби­ще. Наши же суеверия привели к тому, что покойника зачастую везут за сорок-пятьдесят километров, чтобы похоронить на кладбище у приходской церкви. Нетрудно заметить, сколь это обременительно и даже противоестественно. Неудобства этого обычая особенно ощу­тимы во время эпидемий. Когда года полтора тому назад были выде­лены отдельные кладбища для холерных, в ряде мест возникли бес­порядки, связанные с тем, что народ не соглашался, чтобы кого-то из покойников хоронили в неосвященной земле <...> Ежели бы у нас, как у православных, в каждой деревне было свое кладбище, то все проблемы с холерными кладбищами были бы уже решены, не говоря о прочих».

С просветительско-рационалистическим — и в то же время исто­рическим — подходом Лённрота к обычаям, обрядам и религиям мы еще не раз встретимся — это было чрезвычайно характерно для него. Лённрот был в общем-то религиозным человеком, можно сказать, правоверным христианином-лютеранином, но его религиозность не перерастала в иррациональный экстаз, она оставалась скорее этико-­гуманистической и рационально-прагматической.

В карельских деревнях Лённрот вплотную столкнулся со старооб­рядцами, с их особым бытом и моральными нормами. «Здешние фин­ны, — писал он в путевых заметках 1832 г., — считают гостеприимст­во добродетелью, а возможно, даже религиозным долгом, но сами же, к сожалению, нарушают его, примером чего является суеверный за­прет не есть из миски, что стояла перед инаковерующим. Поэтому в поездку следует брать с собой свою чашку, которую потом можно вы­бросить. Правда, в некоторых домах имеются чашки и миски специ­ально для инаковерующих и там всегда можно поесть». Но соседи могли осудить соседа за такую вольность. По наблюдениям Лённрота, люди были разные, в том числе по отношению к строгим нормам ве­ры. Некоторые отличались крайней нетерпимостью. «Их религиоз­ный фанатизм зашел так далеко, что даже лошадям, на которых наши крестьяне отправляются в Кемь, не позволяется пить из тех прорубей, из которых пьет их скотина. Если кому случается нарушить этот за­прет и напоить лошадь, женщины тут же окружают его и начинают орать во всю глотку: «Опоганили нашу прорубь!» Один из наших кре­стьян, по-моему, удачно ответил женщинам: «Пусть лошадь пьет, — сказал он, — все лошади одной веры, что наши, что ваши».

Но подобный фанатизм и нетерпимость все же не были всеоб­щими. Среди раскольников были разные течения и разногласия в вопросах веры, а иногда проявлялся и некоторый скептицизм. Бу­дучи в деревнях в районе Кестеньги, где он посетил и раскольниче­ские скиты, Лённрот задал одному из жителей следующий вопрос: «А сколько всего богов?» — на что последовал неожиданный ответ-шутка: «А кто их считал, как-то раз семь возов из Москвы в Питер доставили». Сам по себе вопрос был обычным в устах исследовате­лей-этнографов и фольклористов, когда они хотели выяснить, в ка­кой степени жители придерживались еще языческого многобожия и в какой церковного единобожия, но ответ был шутлив и ирони­чен. Лённрот любил шутку, в его путевых заметках и письмах нема­ло забавных подробностей. Грот с удовольствием отметил эту черту в письме к Лённроту от 29 марта 1843 г.: «Читал я твои письма из Ар­хангельской губернии и вообще с дороги. Они очень забавны и по­казывают в тебе много юмору».

Из наблюдений Лённрота следует, что тогдашняя граница между Финляндией и российской Карелией не изолировала людей настоль­ко, чтобы исключить всякие контакты, в том числе в вопросах веры. В Финляндии были православные приходы со своими священника­ми, сотни карельских коробейников ежегодно ездили в Финляндию. В пограничных российско-карельских деревнях наблюдался, по сви­детельству Лённрота, и некоторый интерес к лютеранству. «Народ здесь очень религиозный, — писал он, — но все же не настолько, что­бы презирать наше вероисповедание. Когда наши священники про­водят в деревнях по финскую сторону границы проверки по чтению катехизиса и объясняют Библию, многие крестьяне из ближних рус­ских деревень обычно приходят их послушать. Некоторые, я слышал, говорили, что им больше нравится, как объясняют слово Божье наши священники, чем свои».