Элиас Лённрот. Жизнь и творчество

И, наконец, Гегель своей эстетикой, оказавшей огромное влия­ние на европейскую культуру, в том числе на ряд финских деятелей (прежде всего на Ю. В. Снельмана), во многом способствовал исто­рическому пониманию искусства. Однако эволюционировало ис­кусство, в представлении Гегеля, все же по нисходящей линии, к распаду его классических форм. Дух в процессе его саморазвития и самопознания, по Гегелю, все более абстрагируется от объективно­го внешнего мира, от чувственной реальности, погружаясь в чистую субъективность. Гегель считал, что этот поворот начался уже одно­временно с христианством. «Так как христианская религия пред­ставляет себе Бога как дух, и не как индивидуальный особенный дух, а как абсолютный дух<...>, то она возвращается от чувственно­го представления к внутренней духовной жизни и делает ее, а не те­лесную форму материалом и наличным бытием своего содержа­ния». Чувственное созерцание мира становится для искусства все более труднодоступным, поскольку нарушена свойственная клас­сическому (античному) искусству гармония идеи и образа, идеи и реальности. В классическом искусстве индивид еще не отделял се­бя от нравственного целого, сознавая себя лишь в единстве с целым. «Мы же, согласно нашему современному представлению, отделяем себя в качестве лиц с нашими личными целями и отношениями от цели такого целого. Индивид делает то, что он делает, исходя из своей личности и для себя как лица; поэтому он и отвечает лишь за собственные действия, а не за действия того субстанционального целого, которому принадлежит». Личность обособляется, стано­вится всего лишь частной правовой единицей.

Здесь не место вдаваться в анализ и оценку всего этого — для нас важно лишь указать на европейскую традицию, в русле которой оформлялись и взгляды Лённрота на фольклор и его отношение к литературе. Подобно тому как для Гегеля классическая античность была идеалом искусства, так же Лённрот находил в народных пес­нях некую высшую гармонию — не социальную, разумеется, а ху­дожественную, единство слова и мелодии, поэтического образа и окружающего мира, хотя этим миром и была «низкая действитель­ность» народной жизни.

Даже при некоторой идеализации прошлых эпох и прошлого ис­кусства, в подобном направлении мысли было немало верного, исто­рически проницательного и плодотворного. К тому же момент идеа­лизации содержался и в самом фольклорном материале, в народном сознании. Уже то, что в народных песнях зачастую поэтизировалось детство как самая счастливая пора человеческой жизни, легко ассо­циировалось с гармоническим «детством человечества», с «золотым веком» мифов, в том числе с библейским мифом об утраченном зем­ном рае.

Не случайно принятая в ту пору культурно-историческая терми­нология так прочно укоренилась в науке; к ней сейчас могут отно­ситься отчасти скептически, ставить иные термины в кавычки, но все-таки пользуются этими терминами за неимением лучших. На не­которых языках этнографы до сих пор называют первобытные наро­ды «естественными народами» в отличие от «цивилизованных наро­дов» (нем. Naturvölker — Kulturvölker, фин. luonnonkansat — sivistyskansat). Укоренившиеся в эпоху Лённрота представления отра­зились в этимологиях ряда современных терминов, которых в фин­ском языке до Лённрота еще не было. В предисловии к «Кантелетар» Лённрот рассуждал следующим образом: если фольклор (как «естест­венная» поэзия) самозарождался непреднамеренно и коллективно­анонимно, то «ученая» книжная поэзия преднамеренно (и в этом смысле «искусственно») «делается» определенным лицом-автором. Уже после предисловия Лённрота в финском языке появилось слово tekijä (автор, «делатель»), а литературная поэзия стала называться taiderunous (букв, «искусственная поэзия» — ср. нем. Naturpoesie — Kunstpoesie, Kunst — kiinstlich, русск. искусство — искусственный).

Эта присутствующая в рассуждениях Лённрота (как и Гердера) оппозиция-противопоставление «естественный — неестественный» еще не показатель порочной односторонности и прямолинейности их взглядов. Хотя мысль о прогрессирующей депоэтизации человече­ского сознания и звучала у Гердера (и в особенности у Гегеля) как не­кая роковая предопределенность, однако ведь главной целью и Гер­дера, и Лённрота было именно возрождение национальной литерату­ры на основе фольклора.