Эликсир бодрости

После этой статьи жизнь Прутикова резко изменилась. Его избрали членом совета бригады, цехкома, членом комитета ДОСААФ, НТО, общественного БРИЗа, выдвинули в совет НОТ и общество книголюбов. На всех собраниях и заседаниях он теперь сидел в президиуме, его наперебой приглашали на всевозможные мероприятия подшефные школа и колхоз.

Чтобы успеть на все эти собрания, совещания и мероприятия, Борису Ивановичу (в недалеком прошлом просто Боре) приходилось не ходить, а бегать. Пробегая иной раз мимо своего станка, Борис Иванович останавливался, с нежностью и затаенной тоской смотрел на него с минуту и бежал дальше по своим более важным делам.

Вот и сегодня Боря побывал уже на одном собрании, двух совещаниях и в заключение выступил перед пионерами подшефной школы, с которыми поделился своими личными планами, рассказал им о стоящих перед заводом задачах по увеличению вала и о резервах повышения производительности труда. Уставший от бесконечных совещаний, Борис рассказывал долго и нудно, с каким-то, как ему показалось, поразительным безразличием. Несмотря на это, пионеры, по условному сигналу вожатого, долго и шумно ему аплодировали…

«Да, докатился», — невесело подумал о себе Борис Иванович, заворачивая во двор своего дома.

Во дворе он увидел у беседки унылую группу чего-то ожидающих людей.

«Опять какое-то мероприятие», — со страхом подумал Прутиков и, пригнувшись, хотел было незамеченным проскочить к своему подъезду. Но не тут-то было!

— Борис Иванович! Дорогой! — бросилась наперерез ему дородная блондинка — соседка по лестничной площадке. — А мы вас ждем. У нас, понимаете ли, собрание жильцов. Одним словом, мы вас избрали председателем домового комитета, ввели в состав товарищеского суда, в комитет по вертикальному озеленению балконов, в инициативную группу по превращению нашего дома в дом образцового содержания.

Прутиков жалобно улыбнулся. С последнего заседания по месту жительства он заявился домой в 12 часов ночи.

Оля заплакала и сказала, что она все поняла: Боря разлюбил ее и свою работу.

Ночью Прутикову приснился страшный сон: он забыл, как включается его любимый станок и с какой стороны подходить к нему надо.

ПЕРВОАПРЕЛЬСКАЯ ШУТКА

Случай этот произошел, когда я был управляющим треста. Ну, трест как трест — не очень большой, но, видно, нужный, поскольку его, за мою бытность в нем, трижды собирались ликвидировать, да так и не смогли.

Работалось тогда легко. Получали мы из главка разные циркуляры и указания, регистрировали их и отправляли дальше исполнителям. А когда в тресте возникала вакантная руководящая должность, тоже не надо было голову ломать. Главк сразу же на эту должность присылал своего человека. Это было удобно и нам, и им. Главк под предлогом выдвижения избавлялся от неугодного сотрудника, а мы, в свою очередь, не несли ответственности за его плохую работу.

Так продолжалось до тех пор, пока о нас помнили в главке, а когда совсем забыли, мы стали выращивать руководящие кадры сами. Вот в этот период и произошел случай, о котором я хочу рассказать.

Уволился тогда у меня по семейным обстоятельствам один начальник отдела. Долго я ломал голову над подбором кандидатуры. Перебрал буквально всех сотрудников отдела. Не то! Начал с Кочергина. Толковый был работник, исполнительный, вежливый, организатор хороший, но кто-то пустил слух, что он якобы в нерабочее время выпивает. А это для главка, как красная тряпка для бычка. Ни за что не утвердили бы. Соловьев — тот не пил и не курил, но бездельник был, каких свет мало видел. Сидоркина — грамотная женщина, но ее на работе не застанешь. Целыми днями по магазинам бегает. Керимбаев — староват. Редькин — наоборот, слишком молодой.

Выручил телефонный звонок.

— Привет, Пал Иванович, — пророкотал в трубке голос Ивана Григорьевича. — Что же ты, дорогой, так долго не назначаешь начальника отдела? У нас уже беспокоятся на этот счет…

— Да вот, — говорю, — никак не могу ни на ком остановиться.

— А как Редькин работает? Претензии есть?

— Претензий нет, — отвечаю, — да вот молодость его меня смущает.

— Молодость — не порок, говорят. Была бы светлая голова. Или у тебя другое мнение? Извини, пожалуйста, — вдруг заторопился Иван Григорьевич, — начальство вызывает.

В трубке раздались гудки.

Намек я, конечно, понял и в тот же день подписал приказ о назначении Редькина начальником отдела. Возражать начальству не в моих правилах.

Ровно через год приходит ко мне Редькин и говорит:

— Павел Иванович, пришел к вам просить прощения. Раньше прийти духу не хватало. Стеснялся. А сейчас совесть замучила.

— А что стесняться, говори. Ты у меня просто молодец. Работу в отделе поставил что надо: повысил требовательность, поднял дисциплину.

— Да я не о работе, — смутился Редькин. — Помните тот звонок перед моим назначением? Так это я звонил.

— То есть как ты? — опешил я.

— Это же было первого апреля, — залился краской Редькин. — Мы с Таней из нашего отдела просто решили пошутить. В общем, это была первоапрельская шутка.