Эликсир для избранных

– …Непосредственно лечением товарища Менжинского занимался Игнатий Николаевич, – продолжал Левин. – Результаты… ммм… весьма обнадеживающие. Сегодняшний осмотр, в известном смысле, – формальность. На прошлой неделе Вацлав Рудольфович прошел весьма тщательное обследование в Кремлевской больнице под присмотром начальника санчасти ОГПУ доктора Владимирова. С результатами вы можете ознакомиться…

Лев Григорьевич прервал свою речь и подошел к одному из кресел. Тут только Заблудовский заметил на кресле небольшой кожаный портфель. Доктор Левин открыл его и вынул оттуда пачку бумаг.

– Здесь результаты последних анализов, кардиограмма… – сказал Левин, кладя бумаги на столик. – Мы должны будем осмотреть Вацлава Рудольфовича и засвидетельствовать, что он готов вернуться к работе без каких-либо ограничений…

Доктор Казаков не проявил никакого интереса к бумагам, предъявленным Левиным. «Наверное, все это ему и так хорошо известно, – подумал Заблудовский, – а вот мне любопытно будет взглянуть…» Павел Алексеевич сел на диван и погрузился в изучение медицинских документов. В комнате вновь воцарилось молчание.

– Кардиограмма неплохая, – произнес спустя некоторое время Заблудовский. – И анализы в норме…

– Да-да, как я уже говорил, состояние Вацлава Рудольфовича вполне удовлетворительное, – подтвердил Левин.

– Ну что же, тогда нам… – начал Павел Алексеевич.

Но в этот момент дверь распахнулась, и в комнату в сопровождении помощника вошел Вацлав Менжинский. Одет он был не в форму ОГПУ, а полувоенный френч защитного цвета с большими накладными карманами. Движения его были энергичными. Он быстрым шагом обошел комнату и пожал руку каждому из профессоров.

– Ну-с, готов отдать себя в руки светил медицины, – с улыбкой произнес Менжинский.

Павел Алексеевич отметил про себя поразительный контраст между нынешним состоянием шефа ОГПУ и тем, в котором он пребывал год назад во время консилиума на даче в «Горках-6». Тогда руководитель тайной полиции почти не вставал, большую часть дня проводил, лежа в кресле.

– Я попрошу вас раздеться до пояса, Вацлав Рудольфович, – произнес доктор Левин.

– Извольте!

Осмотр занял не более двадцати минут и подтвердил то, о чем говорил Левин: Менжинский был практически здоров.

– Осталось выполнить кое-какие формальности, товарищи, – произнес Вацлав Рудольфович, застегивая пуговицы френча. – Вам надо будет подписать заключение…

Он махнул рукой, и помощник вынул из папки лист бумаги и протянул его начальнику.

– В ЦК партии хотят знать, в порядке ли я и могу ли работать? – пояснил шеф ОГПУ. – Не будем скрывать от них эту медицинскую тайну.

Заключение было подписано, и Менжинский стал прощаться. Возле профессора Заблудовского он задержался.

– Мы не имели возможности познакомиться с вами близко, Павел Алексеевич, – сказал председатель ОГПУ, – но поверьте, я ваш большой поклонник. Ваш метод… эээ… произвел на меня большое впечатление…

Менжинский слегка хлопнул себя ладонью по левой стороне груди.

– Уверен, это дело надо развивать! Думаю, было бы полезным, если бы вы выступили с сообщением о вашем открытии перед членами правительства. Надеюсь, вы не против?

«Казаков меня теперь окончательно возненавидит, да и Левин не будет счастлив, – подумал Заблудовский. – Но какое это имеет значение? Такой шанс рассказать о лизатотерапии самым высоким инстанциям нельзя упустить!»

– Разумеется, я не против, – сказал профессор.

– Вот и отлично! – с улыбкой произнес Менжинский. – Значит, еще увидимся. Благодарю вас, товарищи!

Москва, наши дни

После разговора с Коженковым в голове у меня все как-то двоилось и путалось. Зачем Слава Любомирский интересовался лизатами? И не просто интересовался, а хотел знать, можно ли с помощью этих препаратов кого-то убить? И что имел в виду Коженков, когда говорил о каких-то политических обстоятельствах, вмешавшихся в научные исследования прадеда? Я чувствовал, что здесь была какая-то связь, но картинка не складывалась. Спасибо Федору Ивановичу, он дал путеводную нить – совет покопаться в материалах третьего московского процесса.

На следующее утро я позвонил в редакцию и сказал, что задержусь.

– Что с тобой случилось? – заволновалась секретарь Маша Филимонова.

– Да мне в налоговую надо, – соврал я. – Как-то налог на имущество мне странно насчитали… Если кто-то меня спросит, буду к обеду.

На самом деле я отправился прямиком на Новинский. «Только бы мама не выкинула эти книжки, а то где их теперь искать? – думал я, медленно двигаясь с потоком машин в сторону Садового кольца. – Хотя нет, книги она никогда не выбрасывает, но может запихнуть куда-нибудь…» Когда-то давно, еще студентом, я нашел в семейной библиотеке старый толстый том. На пожелтевшей от времени обложке было напечатано: «Судебный отчет по делу антисоветского «Право-троцкистского блока», Москва, 1938». Помню, я полистал эту книгу, потом положил ее на место и больше никогда не брал в руки. Да и что там было читать? Все это я уже знал из институтского курса истории КПСС – «левые», «правые», «лево-правые», Каменев, Зиновьев, Пятаков, Рыков, Бухарин…