Эликсир князя Собакина

— Дошел, дошел! — закивала Дуня.

— Так чего ты стоишь? Пошли скорее!

Хозяева быстрым шагом удалились на кухню.

— Что за свежак? — забеспокоился Паша. — Что они там делают? Кота обдирают?

— Правда, Костя, что там такое на кухне? — спросил Савицкий.

— Да самогонку они гонят, вот и все их тайны, — успокоил их Бабст. — Нормальные русские люди, хотя и с прибабахом. Сейчас принесут, сами все увидите.

И действительно, не прошло и минуты, как в дверях показался братец. Вид у него был торжественный. В руках он держал расписанный цветочками поднос, на котором стояла мутная литровая бутыль и пять стопок.

Святой отец взял бутыль, встряхнул ее и с поклоном отлил немного в чашку перед алтарем учителя. Что-то прошептав — снова послышалось «и нашим, и вашим», — он стал разливать напиток гостям.

— С приездом, благослови вас духи, — поднял он тост. — Залпом пейте!

Его послушался один только Бабст: он разом хватил свою стопку, а затем закрыл глаза и стал прислушиваться к реакции организма. Петр Алексеевич отпил несколько глотков и сразу полез за носовым платком, чтобы вытереть слезы. Мурка не стала рисковать и разыграла сценический этюд, которому ее учили еще на первом курсе: «Распитие воображаемых напитков». Хуже всего пришлось Живому. Поп не отрывал глаз от его экзотической прически, и Паша, поеживаясь под этим взглядом, в три приема выхлебал примерно половину стопки. Он хотел было что-то сказать, но вдруг выпучил глаза, схватился двумя руками за живот и стрелой вылетел на улицу.

— Парнишка-то сдохлик у вас, — покачал головой батюшка, а потом легко и весело закинул в себя свою порцию.

Он крякнул, одобряя продукт, занюхал его рукавом рясы и спросил у гостей:

— Теплеет организм-то? Пошла волна?

— Кажется, да, теплеет, — с трудом выговорил Савицкий.

— А вы думали? Через саки дух огня совокупно с духом солнца внутрь входит, а дух сомнения изгоняется во тьму внешнюю.

С этими словами святой отец показал пальцем в ту сторону, куда убежал Живой, и добавил:

— У выпившего же вся внутренность от сердца сдвигается, а сердце делается чистое, как зеркало.

— Мы это очень даже чувствуем в своем желудке, — подтвердила княжна.

Поп взглянул на нее и снова покачал головой.

— Ох, не верю я тебе! Прозреваю в тебе, дочь моя, дух сомнения.

В этот момент Бабст открыл глаза и, не говоря ни слова, подвинул свою стопку ближе к попу.

— А вот ему верю! — обрадовался священник и тут же подлил из бутыли. — Сразу видно, что сердечный человек. Ну, кто еще хочет? У нас после первой чарки никого не неволят.

— Мы пропустим пока, спасибо, — ответил за всех Савицкий. — Пусть дух сомнения окончательно выветрится. Вы извините, батюшка, мы выйдем во двор, посмотрим, как там наш друг, хорошо?

— Ну, как хотите. Как звать-то тебя, сердяка? — обратился поп к Бабсту.

— Константин.

— Хорошее имя. О постоянстве говорит. А мое святое имя Симеон. Ну так выпьем, Костя, за дух огня!

Во дворе княжна и Савицкий обнаружили Пашу сидящим прямо на земле в обнимку с хирей. Лицо у Живого было белое как мел, дреды печально обвисли.

— Ну что, совсем плохо тебе? — с участием спросил Петр Алексеевич.

— В Москву хочу... — пробормотал Паша.

— Фи, какой ты слабак, — сказала жестокая княжна. — Или как это назвал кюре? «Сдохляк».

В этот момент из дома выглянула Дуня:

— Идите кушать, готово все! — весело крикнула она, но тут же осеклась: — Ой, а что с Пашенькой-то?

— Саки, — кратко пояснила княжна.

— Ой, да вы, наверное, неразбавленные пили! Что ж это братец делает? Нельзя так с городским человеком... Пашенька, ты присядь на лавочку...

Живой слабо икнул.

— Вот сюда, в тенек, — приговаривала Дуня, усаживая его на скамейку возле крыльца. — А я тебе сейчас лекарство принесу. Да вы идите, — махнула она гостям. — Идите, ешьте там, я с ним посижу.

Петр Алексеевич и Вера поднялись на крыльцо и вошли в сени. Савицкий осторожно приоткрыл дверь и заглянул в комнату.

Костя и отец Симеон сидели друг напротив друга, почти касаясь лбами, потные и раскрасневшиеся. Бутылка была уже на треть пуста.

— Нет, ты мне скажи, — кричал Бабст, грохая кулаком по столу, — русский ты или не русский?!

— Русский! — грохал в ответ батюшка.

— А отчего у вас тогда все обычаи басурманские?

— А оттого, что все теперь кругом басурманы стали. Только одни бесовские, а другие — духовы да божьи.

— Так ваш учитель — бог, что ли?

— Мы в бога неверующие. У нас только духи.

— Тьфу! Не поймешь у вас ничего.

Перед ними стояла на подносе принесенная Дуней еда. В центре располагалась сырая рыба, порезанная, как и предупреждал Константин Иваныч, на мелкие части «вместе с кишочником». Вокруг нее на маленьких тарелочках были разложены какие-то корешки и травы. Возле портрета учителя тоже появились новые блюдечки.

Братец после каждой стопки брал щепотью кусок рыбы и, макнув в горчицу, отправлял себе в рот. Бабст закусывал корешками.

Петр Алексеевич закрыл дверь и шепнул княжне:

— Сестренка, пойдем-ка на кухню. У них там, похоже, серьезный разговор, а выпивка еще серьезнее. И еда уж очень специфическая. Лучше мы с тобой бутербродов навернем и чайку поставим, идет?