Эликсир ненависти

На столике лежал китайский нож для бумаги, длинный стальной клинок с рукоятью слоновой кости в виде резного дракона. У дракона были рубиновые глаза. Они кроваво блеснули расстроенному взгляду Деннисона. Он схватил это орудие. И бросился на Иль Веккьо. Пена выступила на его губах, его посиневшее лицо, осунувшееся, искаженное, было воплощенной ненавистью. Он оскалил зубы в жажде убийства.

Но Иль Веккьо, не упускавший ни одного движения, ни одного вздоха, ни одной перемены в том, кому мстил, даже не шелохнулся. Единственным признаком тревоги было то, что он на миг перестал курить. На самый краткий миг его трубка черного дерева перестала дымить, а старческие полные губы сложились в насмешливой улыбке.

— Ты умрешь! — без всякого толку пригрозил ему Деннисон.

— Осторожнее, дурень, — предостерег его патриарх. — Ты поранишься этим ножом. Осторожней!

Внезапно все пружины в Деннисоне ослабели. Рука дрогнула и упала, и больше не слушалась. Нож прозвенел о плитки. Деннисон рванулся вперед. На миг он овладел собой. Затем с нелепым неразборчивым криком упал.

— Идиот! — фыркнул Иль Веккьо и потянулся за спичкой. Пристальными змеиными глазами он изучал того, кто беспомощно распростерся перед ним на полу. Затем дважды позвонил в звонок для слуг.

Вскоре появился ломбардец.

— Подайте мне пятую бутылку вон с той полки, — распорядился хозяин. И налил напиток в стакан. Затем ломбардец поддержал голову Деннисона, а старик, склонившись, влил ему лекарство меж зубов. Поднял правое веко и с мгновение изучал расширенный, жуткий, лишенный выражения зрачок.

— Гм, — коротко произнес он. Выпрямился. Обутой в шлепанец ногой подвигал бесчувственной тело. И заметил по-итальянски. — Слишком много вина. Сами понимаете. Отнесите его в постель. И по пути передайте старой Марианелле, чтобы явилась к моей племяннице. Ей может что-нибудь понадобиться, возможно, она нездорова. Запомнили?

— Я все понял.

— Очень хорошо. Теперь ступайте. И будьте осторожны, раздевая его. Постарайтесь ничем ему не повредить. Это важно. Очень.

— Так точно, сир, — отвечал ломбардец. Несмотря на его примитивность и полное подчинение Иль Веккьо, в его глазах затаился страх, изумление, признаки всколыхнувшихся суеверий, они же прозвучали и в голосе. — Так точно, я все понял. Он не болен, этот американо?

— Нет, лишь небольшое расстройство. Утром он опять придет в себя. И… Гм… Ломбардец!

— Да, сир?

— Что бы ни случилось вы ничего не видите, ничего не слышите, ничего не спрашиваете.

— Да, сир!

— Даже если произойдет что-то, что покажется противоречащим здравому смыслу, подобное чуду, не нужно задавать вопросы. Ни теперь, ни потом! Марианелла тоже должна быть слепа и нема. Я поговорю с ней. Но запомните: вы ничего не видели и ни о чем не станете говорить! Иначе дело может обернуться для вас не совсем приятно. А мою власть вы знаете!

— Да, да, сир, — прошептал слуга, бросая испуганный взгляд в сторону.

— Вот и хорошо. Теперь отнесите его в постель.

Ломбардец поклонился, подхватил безвольное тело легко, точно младенца, и удалился. Как только он исчез со своей ношей, Иль Веккьо прошел к камину и с мгновение застыл, задумчиво поглядывая на приятное свечение кедровых поленьев. Повернувшись, наконец, спиной к качалке, он заговорил:

— Последний взрыв. Последняя попытка бунта, самая последняя. Отныне никакой опасности. С этим покончено. Отныне он мой. Он принадлежит мне. И моим исследованиям. Телом и душой. Если он воспротивится, есть лаборатория, И тут я только за! — он задумчиво сел и немного покурил. Затем, подобрав «Анналы офтальмохирургии», возобновил прерванное чтение.

Глава 22. Клетка

НИКАКОЙ ОПАСНОСТИ. РАЗ и навсегда. В этом, впервые за свою долгую, полную холодных расчетов жизнь Иль Веккьо ошибался. Ибо, когда на следующее утро, около четверти одиннадцатого к Деннисону, продравшись через дебри тяжелой интоксикации, стало неуверенно возвращаться сознание, и с ноющей головой и красными глазами он сел в постели, первая ясная мысль в его мозгу была об убийстве. Несмотря на сильную жажду, на несвежий запах пересохшего рта, на стальной обруч боли, охвативший лоб, явились воспоминания почти обо всем, что случилось ночью накануне, о попытке самоубийства, ее неудаче, ужасной встрече со Стасией, о низких и бесчестных средствах, которые использовал его мучитель, дабы навеки опозорить его в глазах женщины, столь им любимой. И вспомнил, правда, уже совсем смутно, как скверный сон, нелепую попытку убить ученого ножом для разрезания бумаги. И, хотя в его памяти осталось только начало нападения, он догадывался, что ничего не вышло.

— Если… если бы у меня… я бы воздал ему по заслугам, — прошептал Деннисон сухими потрескавшимися губами. — Конечно, странно, что я здесь, в постели. Значит, я потерял сознание ночью? Хорошо, сегодня посмотрим. Вперед!