Эликсир ненависти

Деннисон пошарил в кармане и нащупал небольшую коробочку. Иль Веккьо считал, что в ней лежат камушки и прочие детские находки. Но Деннисон держал внутри металлические таблички, которые снял с тех самых гробов. И несмотря даже на это, он не мог вернуть тем воспоминаниям ощущение реальности. Он опять уставился вниз. Прибой, надвигаясь, беззаботно пенился у основания скалы. Пена взлетала брызгами, затем отступала и возвращалась в уходящую назад волну с шипящим эхом. Мерно дыша, море снова и снова бросалось на вулканические скалы в жажде неведомо чего. «Тысяча футов, — думал он. — Выше Эйфелевой башни. Я даже не почувствую, как коснусь воды. Все кончится раньше. И никакой боли, разве, может быть, краткое удушье, крутое переворачиванье в воздухе несколько раз, исступленная борьба, остановка дыхания, затем потеря сознания и конец всему! Менее чем в семь секунд все кончится. Семь секунд!»

Он достал часы, почти единственную принадлежность взрослого, которую оставил ему Иль Веккьо, и поглядел на них. Да, он все верно рассчитал. Он вновь провернул в уме свое вычисление: формула падения тел, шестнадцать с половиной футов в первую секунду, тридцать три во вторую, и так далее. Семь секунд! Он наблюдал, как дергается на циферблате часов маленькая стрелка. Стал считать. Как быстро летит время. Когда-нибудь он решится на прыжок, а затем всего десять ударов сердца, и все перестанет для него существовать. Навсегда, навсегда, и никакого конца!

И все-таки, сейчас он отпрянул. Старик хорошо понимал, насколько лишилась храбрости его жертва. Патриарх вытягивал эту храбрость, как вампир, и подрывал ее. Мальчик-мужчина, повергнутый в ужас одной мыслью о таком действии, вернулся за перила и попятился. Он слабо улыбнулся. Затем, в жажде отвлечь исстрадавшийся разум от страшных мыслей, огляделся.

— А, знаю, чем заняться теперь! — воскликнул он с горестным облегчением.

Он вгляделся через виноград. Никого поблизости, никто не обращает на него внимания. Его лицо стало живым и сосредоточенным. Он упал на колени и, пошарив под сиденьем, нашел в тайнике тонкую книгу в бурой обложке. Книга называлась «Итальянский для всех». Это, как ничто другое, свидетельствовало о произошедшей в нем перемене. Там, где взрослый замыслил бы убийство, мальчик предавался пустым фантазиям. Он уселся с книгой, радостно отыскал отмеченное место и приступил к занятиям. Он бормотал себе под нос слова и фразы. Строка за строкой, правило за правилом, Деннисон переварил главу о неправильных глаголах. Губы его быстро двигались. Страсть к учению овладела им. Наконец, он закрыл книгу и поднял глаза с выражением ребячьей хитрости на лице.

— Итак, одиннадцатый урок, — произнес он. — Когда я усвою двадцать пятый, я смогу улавливать суть того, о чем говорят они с ломбардцем. Еще две недели с опорой на мои французский и латынь, и я буду знать все, что они обо мне говорят!

Он опять обратился к книге. Опять губы зашевелились, повторяя премудрость, касающуюся глаголов третьего класса. Но почти немедленно из дому раздался звонкий крик:

— Тотор! Тотор!

При звуке этого отвратительного призыва, этой детской формы имени Виктор, которой называл его Иль Веккьо, пытаясь стереть его личность американца, лицо Деннисона ожесточилось. Ненависть, которая стремилась выразить себя через детские черты лица, создала картину, которую, раз увидев, не позабудешь. Опять раздался крик старика:

— Тотор!

— Иду, дядя! — крикнул в ответ Деннисон, как он усвоил, получая достаточно суровые уроки. И, быстро спрятав учебник итальянского, подхватил змея и поспешил с ним из бельведера. Иль Веккьо встретил его на полпути на гравийной дорожке среди роз.

— Идем, племянник, — произнес он по-французски с улыбкой, претендующей на выражение родственного чувства. — Пони ждет. Тебе пора прокатиться с тетей Стасией.

— Да, дядя, — ответил мальчик на том же языке. Он не поднимал глаз от земли, стоя, как собака, которая боится взгляда хозяина.

— Вот для тебя луидор, — отвечал старик, доставая кошелек. — Сегодня у тебя день рождения. Ты помнишь?

— Помню что? — растерянно спросил Деннисон. — Что я должен помнить? Это ты о чем?

— Неважно, — парировал Иль Веккьо с улыбкой тайного удовлетворения. — Не беспокойся о прошлом. Мы позаботимся о тебе. Ты получишь все, чего ни пожелаешь. Скажи мне, мой дорогой племянник, ты счастлив здесь?

— Да, дядя, — ответил мальчик, не отрывая глаз от голышей у своих ног. — Но…

— Но что?

— Иногда я так одинок. Здесь нет других мальчиков. Мне не с кем играть. И…

— Я понимаю. Хорошо, это можно исправить. Завтра придет мальчик. У ломбардца есть племянник в Жетте. Как ты мой племянник, так этот мальчик его. Кажется, он примерно твой ровесник. Я спрошу, как зовут мальчика и где он живет. Тогда, пожалуй, вы с тетей могли бы привезти его с собой, когда вернетесь. Как это тебе?

— Спасибо, дядя, хорошо.