Эликсир ненависти

Деннисон улыбнулся робко и уклончиво. Участие в соревнованиях по стрельбе было, пожалуй, последним, о чем он помышлял, эта идея его не особенно вдохновила.

— Я буду тренироваться, дядя, — ответил он. — Мне это нравится. И как ты думаешь, я когда-нибудь побью рекорд?

— Вне всяких сомнений! — воскликнул патриарх. — Вне всяких сомнений. Помни: упражнения ведут к совершенству. — Произнеся на прощание этот лозунг, он вернулся к возделыванию сада. Тотор в задумчивости погладил свой лук с трогательным в своей простоте нежным чувством.

Новый из этих странных периодических приступов болезни, которые Иль Веккьо называл рецидивами мозговой лихорадки, не позволил Тотору несколько дней выходить из дому. Когда маленький Жан Поль в нетерпении пришел и спросил о своем новом товарище, который жил в таком большом красивом доме и у которого было так много поразительных игрушек, ломбардец мрачно сообщал ему, что его товарищ болен, и они еще долго не смогут видеться. Жан Поль расплакался, несмотря на змея, которого подарил ему Иль Веккьо, и опять спустился с горы к своей убогой хижине на Рю Луи Блан. Никогда больше его не приглашали на гору Сен Клер. Ибо, если бы он туда попал, то непременно рассказал бы, вернувшись, странную историю, после чего либо его побили бы, чтобы впредь не врал, либо по всему городку пошли бы бесконечные толки об Иль Веккьо и его владении на вершине горы. Маленький Жан Поль рассказал бы в испуге, что мастер Тотор теперь не выглядит мальчиком десяти-двенадцати лет, примерно таким, как он сам, разве чуть больше, племянник старого ученого каким-то загадочным образом изменился, став меньше, легче и моложе во всех отношениях, и теперь кажется, что ему не более восьми лет. Такой истории никто не поверил бы, но она была бы правдива во всем. Ибо, когда бедняга Тотор вновь вышел из дому в сад, перемены, которые в нем произошли, были очевидны с первого взгляда. Иль Веккьо, сидя с книгой и сигарой на широкой развернутой в сторону моря площадке, наблюдал за ним с крайним удовлетворением.

— Смотри, Стасия, — негромко обратился он к племяннице, сидевшей рядом в большом плетеном кресле и равнодушно занимавшейся каким-то очередным рукодельем. — Видишь, он все забыл. Не осталось ничего из его прошлого. Я рассчитываю на тебя, ты еще ни разу не выказывала неповиновения, старайся и теперь поддерживать его иллюзии. О, какое поразительное достижение науки!

Стасия не ответила и даже не подняла глаз, кажется, покрасневших от тайных слез и с темными кругами внизу после бессонной ночи. Однако Иль Веккьо ничего такого не видел. Его хищный волчий взгляд был сосредоточен на жертве, которая ныне, верная новой игрушке, несмотря на недавнее уменьшение сил, снова приступил к своей тренировке в стрельбе из лука.

— Смотри, — опять начал Иль Веккьо. Но Стасия, внезапно поднявшись, исчезла в доме. Ее рукоделье, брошенное, осталось на крыльце. Старик нахмурился и погладил бороду.

— Вот как? — пробормотал он. — Что же, поглядим. И очень скоро.

Несколько дней жизнь текла спокойно. Иль Веккьо работал в саду, читал, занимался, делал заметки и очень много записывал в свою переплетенную в черное особую книгу. Ломбардец вел себя как слепой; ничего не говорил и повиновался, как всегда. Стасия предпочитала не покидать своей комнаты. А что до мальчика, то он играл.