Эликсир ненависти

— Дорогой дядя, примите со всей моей признательностью! — выкрикнул мальчик неестественным пронзительным голосом. А затем, прежде чем Иль Веккьо удалось пошевелиться, выйдя из оцепенения, отвел руку. Натянулась тетива. Дзынь. Стрела понеслась вперед, точно мелькнуло пятнышко света. Иль Веккьо взмахнул руками. Его неистовый вопль поглотили бульканье и хрип. Сталь поразила его прямо в горло, и кровь хлынула вниз на одежду, густая малиновая пена выступила на губах и запятнала бороду патриарха — следствие смертельной раны. Хватая руками воздух, старик попятился. Под руку попался сосновый ствол, держась за него, старик оперся спиной и выпрямился, он силился что-то сказать, но тщетно, голос не слушался, так и не прозвучала ни пустая угроза, ни мольба.

А Деннисон спокойно и уверенно достал новую стрелу из колчана и опять наложил ее на ременную тетиву.

— Думаю, — произнес он, — что вы последний раз солгали мне, дорогой дядя. Честно говоря, я прекрасно знаю, кто я. Меня зовут Гренвилл Деннисон, я доктор медицины, и любое событие с тех пор, как я прибыл сюда, четко зафиксировано в моей памяти. А дальше позвольте мне сказать, что вы ошибались, когда говорили, что здесь не конец мира. Конец. Для вас. И это его сейчас ускорит.

Опять гудение и скорый полет стрелы.

Бессловесный стон сорвался с губ старика. Он осел, его спину по-прежнему поддерживал ствол большой сосны. Широкополая соломенная шляпа свалилась. Стрела глубоко вошла ему в правое плечо. Ярко оперенный хвост дрожал на солнце.

— Да, хороший выстрел. Я целился в вырез на твоем лацкане, — невозмутимо заметил Деннисон. — С такого расстояния я просто не мог промахнуться. Мне нравится наблюдать результаты. Как и тебе. У меня тоже научный склад ума. Ты наблюдал мои симптомы. Теперь я твои. Все честно. А вот еще!

Третья стрела поразила умирающего в грудь слева. Он воспротивился на миг и попытался двинуться к Деннисону. Но еще один выстрел, задев ему череп, оглушил и опрокинул его в высокие закивавшие травы.

— Четыре, — произнес Деннисон. — Осталось восемь стрел, не так ли? — Голос его стал совсем спокоен и подобен холодной натянутой проволоке. — Еще восемь, если ты столько протянешь. Пожалуйста, сядь, дорогой дядя. То, как ты валяешься, не годится для такого стрелка, как я. Дрянная мишень. — И он подождал. Иль Веккьо, извиваясь, поднял руку в мольбе о милосердии. В этот миг Деннисон опять выстрелил. Рука упала, пронзенная оперенной стрелой.

— Пять. И пока ни одного промаха. Видишь, что дает долгая тренировка? Я и впрямь должен поблагодарить тебя за подарок на день рождения. Великолепный дар. Лучше не придумаешь.

Но теперь израненный ученый неподвижно, истекая кровью, лежал в траве. Деннисон в нетерпении ждал.

— Так скоро? — спросил он. — Не пойдет. Ты мучил меня шесть или семь месяцев. А я могу отплатить лишь несколькими минутами? Ну, ну, дядя, встань. Отдай мне положенное.

Ни движения. Ни признака, что жертва еще держится за жизнь. С возгласом досады Гренвилль Деннисон подошел к павшему. Толкнул его ногой. Никакого отклика. Патриарх лежал на спине, весь в красных пятнах, и с трудом, но дышал. В горле у него булькало, и короткие выдохи слетали с губ. В запавших глазах еще поблескивала жизнь, угасающая, но пока не покинувшая тело.

— Вся твоя наука и все твои невероятные знания теперь тебе не помогут. Вот ты лежишь, подобно самым невежественным крестьянам, и умираешь. Слушай, слушай меня! Ты еще в сознании, хотя и не можешь говорить! Бессловесный, беспомощный, умирающий, ты еще можешь несколько минут слушать меня и понимать.

Он помедлил, задумчиво оглядывая несчастного у своих ног, затем не спеша продолжил:

— Старик, в твоих неестественных отвратительных опытах, в твоих поисках непостижимого и запрещенного ты нарушил равно законы людские и законы природы. Убийство все эти годы было для тебя ничто. Для того, чтобы извлечь сокровеннейшие секреты жизни из их загадочного убежища и произвести свой дьявольский Алкагест, ты использовал мужчин, женщин и детей, безжалостно, просто как сырье. Их кровь и жизнь, их дыхание, вся их боль и страх были ничем для тебя, ничем, лишь множеством ингредиентов, нужных для твоего главного преступного деяния, венца всемирного бесстыдства! Ты с холодной головой вел записи своих чудовищных злодеяний. Записи! Да, я знаю, я понимаю. Хотя мне не удалось расшифровать твои хитрые иероглифы, я все-таки угадал их общий смысл. Ты сохранил истерзанные тела, пометив их этикетками и описав, точно экспонаты в музее. И держал их там, где, как ты верил в своем безумии, никто их не найдет. Но я нашел их, и я знаю. Смотри, видишь, что это, старик? — Он извлек из кармана коробочку, где так долго хранил в тайне металлические таблички, снятые с гробов в пещере. Открыл, достал их и поднес к стекленеющим глазам умирающего патриарха.

— Смотри! — вскричал он. — Твои грехи обнаружены!