Другой магистрант Рома решил перейти ко мне от Печаткина, чем вызвал его гнев. Я не хотел конфликта и предложил Печаткину совместное исследование, в котором его магистрант будет лишь часть времени работать со мной. Печаткин заявил: «Да этот сопляк ничего не умеет и вообще полный дурак!». Но отпускать его не хотел. Когда Рома пришел в мою группу, вид у него был аховый: худой, бледный, щеки впалые. Жил впроголодь, на малюсенькую стипендию. Питался супами «ролтон» и кашей. Сил на науку было маловато. На голодный желудок только с кашей воевать. Когда он у меня в лаборатории за обеденным столом увидел колбасу, то у него затряслись руки, и он стал глотать куски быстро и жадно. Через полгода он стал совсем другим: упитанным, сытым, веселым. Я отправил его на три месяца в Голландию к Висару. Там он сделал часть магистерской диссертации. «Полный дурак» на деле оказался очень толковым. По его возвращении Печаткин, завкафедрой, не допустил Рому к апробации магистерской. Мотивировка была такая: «Уехал за границу, не испросив разрешения». Рома извинился и стал умолять Печаткина о снисхождении. Тот вроде милостиво простил, но на апробации попытался устроить непослушному юнцу публичную порку. К счастью, Рома хорошо владел материалом и на все каверзные вопросы отвечал правильно. Тем не менее, после апробации Печаткин решил не допускать Рому к защите. В этот раз мотивировка была более серьезная: «Магистерская работа вся в корне ошибочна». Я пошел к Печаткину и попросил показать те места, где есть ошибки. После беседы выяснилось, что ни одного серьезного замечания нет, а есть дюжина мелких советов по поводу оформления графиков. Мне стало смешно. Рома успешно защитил магистерскую. Правда потом он свалял дурака: когда по моей просьбе его пригласил к себе на три месяца в Англию нобелевский лауреат Валкер, Рома отправился не к нему, а в задрипанную немецкую лабораторию, где контракт был на два года.
Ко мне попросился один безработный. Обычно безработными становятся не те, кому не нашлось работы, а те, кому и так хорошо. Все коллеги в один голос не советовали мне его брать, так как Юра был алкаш. Его за пьянство увольняли с разных мест многократно. В маленьком академгородке, где все друг про друга знают даже больше, чем каждый сам о себе, никто не хотел брать Юру. Это был опустившийся, очень неуверенный в себе 30-летний человек. Лицо одутловатое, по лбу и вискам капельками стекал холодный пот, светлые глаза смущенно бегали по сторонам, руки дрожали. Когда-то Юра закончил кафедру оптики. Побеседовав с ним по микроскопии, я понял, что он был хорошим специалистом, и решил дать ему шанс. К сожалению, первый шанс Юра упустил. Он так мандражировал, что утром перед экзаменом в магистратуру выпил для храбрости стакан водки. Узнав об этом, я пошел к председателю приемной комиссии Печаткину, всё ему объяснил и попросил сделать скидку на Юрино состояние. «Конечно-конечно», – душевно заверил меня Печаткин. Возможно, он так бы и сделал. Но Юре попался билет про устройство микроскопа, и когда по ходу ответа Печаткин сделал ему какое-то замечание, Юра начал спорить. За что и схлопотал двойку. Юра вернулся с экзамена сам не свой. Но я взял его в свою команду. Он пообещал с пьянством завязать. Юра был компьютерный гений. Модернизировал семь наших компьютеров и понаустанавливал массу полезных программ. Но однажды Юра не пришел на работу. Пришла его мать и сообщила, что у сына запой и глюки, мерещатся черти. На дне каждой бутылки водки сидит чертик и ждет, когда же до него доберутся. Отчаявшаяся женщина стала умолять простить сына. Вскоре Юра вышел на работу и дал клятву, что больше – ни капли. Через три месяца сорвался снова, а когда вернулся, то начал глупо оправдываться. Я жестко сказал ему: «Единственное оправдание пьянства в том, что оно убивает пьющего. Я расцениваю Ваши срывы как неуважение ко мне. Даю Вам последний шанс». Юра шанс реализовал. Нынче он возглавляет отдел сборки системных блоков на фирме и копит деньги на мерседес. У него появилась поговорка: «Счастье не в деньгах, а в том, чтобы стать от них экономически независимым».