В любом конфликте виноват не тот, кто не прав, а тот, кто кричит. Я разозлился и, сам от себя не ожидая, резко выдал следующую тираду: «Да, не нравится. Только не пойму, по какому это праву дирекция собирается предложить мне уйти? Институт-то вроде пока государственный. Или дирекция его уже приватизировала? Разве Институт – Ваша персональная графская вотчина? Может быть, Вы хотели бы, чтобы я, вместо того, чтобы работать, „налаживал отношения“, как это делают многие вроде Комаряка и Судихиной? Что ж Вы вытаращились, дорогой граф Орлов? Сами напросились на правду, теперь слушайте. Дирекция поддерживает не тех, кто вкалывает, а тех, кто преданно ее вылизывает. Вот почему у Института нет крупных достижений, мало грантов, изобретений и хороших статей. На работу люди ходят кое-как, на пару часов, да и то не каждый день. Ученый совет не собирается по полгода. Директор отсутствует по нескольку месяцев. Резко упало количество молодежи, остались одни старперы… Вот сегодняшний портрет Института. Ну, скажите, что это всё неправда!».
Люди не любят правду. Люди любят быть правыми. Правдивые слова не всегда приятны (а приятные слова не всегда правдивы). Орлов смотрел на меня круглыми глазами. Потом отвел взгляд и долго молчал, глядя в окно. Вытащил сигарету, закурил и задумчиво промолвил: «Вообще-то ты, Викентий, кое в чем прав. Извини, я погорячился». «И Вы меня извините, Валерий Николаевич, за резкость», – искренне отозвался я. Докурив сигарету, он заметил: «А все-таки насчет того, что Институт плохо работает и что люди бездельничают, это ты зря». Я усмехнулся: «У бездельников нет недостатка в помощниках. На работу большинство приходит не в 9 утра, а приползают в 10 или даже в 11. Потом в 12 расходятся на обед, на пару часиков, а в полпятого – снова дружно по домам!». «Но ведь не все так делают! Вот я, видишь, сижу допоздна», – возразил Орлов. И добавил гордо: «Научные сотрудники честно отрабатывают свою мизерную зарплату». Я хитро улыбнулся: «А давайте посчитаем, сколько дней в году научный сотрудник работает реально, а сколько – отдыхает». «Ну, давай…», ожидающе ухмыльнулся Орлов. Я стал вслух подсчитывать: «Выходные (суббота и воскресенье) – 103 дня. Отпуск – примерно 30 дней (кстати, некоторые лодыри целый год только и делают, что ждут отпуска, а уйдя в отпуск не знают, чем себя занять). Аварии, пожары, затопления, отключения, переезды, ремонты и прочие катаклизмы – 20 дней. Медосмотры, болезни – не менее 20 дней. Командировки, конференции и прочие полуувеселительные мероприятия – как минимум 15 дней. Митинги, демонстрации, профсобрания, заседания – примерно 10 дней. Рождество католическое плюс Новый год, плюс Рождество православное, плюс Старый Новый год – 14 дней. Дни рождения – примерно 4 дня. Майские праздники – 9 дней. Пасха и прочие религиозные события – 10 дней. День защитника Отечества 23 февраля (кстати, февраль – слишком короткий месяц, чтобы успеть отдохнуть от праздничного января). Женский день 8 марта. День смеха 1 апреля. День Независимости (кстати, от кого?). День Конституции. Дальше. 1-е сентября. День единения (не понятно, кого с кем?) 4 ноября или Октябрьская революция 7 ноября. Итого 235 халявных дней. Получается, что научный сотрудник пребывает в лаборатории не более 130 дней за год».
«Ни фига себе!», – присвистнул Орлов, затягиваясь очередной сигаретой. «Это еще не все, – заметил я, – давайте теперь прикинем, какая часть времени тратится на
Илона. Беседы об актуальном