Если выпить немного вина, оно растворяется в человеке, но если много, то человек растворяется в вине. Как-то раз Вовчик допился до чертиков. Шел по улице с собутыльниками и вдруг захотелось ему отлить. Так захотелось, аж невтерпеж. Стремглав побежал домой. Прибежал. Открывает дверь и – пулей в туалет. А там какая-то тетка стоит да еще в черном плаще с капюшоном. Вовчик обалдел с испуга и закричал: «Мам, а мам! Кто это у нас тут в сортире?». А мать ему из комнаты отвечает: «Да никого, сыночек, нет. Что ты выдумываешь?!». Вовчик, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, шагнул в туалет, взял тетку за руку, отвел в комнату, посадил на стул, а сам – бегом отливать. Возвращается, а на стуле никого нет. Спрашивает: «Мам, кого это я сюда на стул посадил? Где она?». Мать заплакала и запричитала: «Да никого тут не было! Ох, Вовочка, ой сыночек!». Тут Вовчик понял, кто это такая к нему приходила. И целый месяц капли в рот не брал. А потом осмелел и вновь принялся за старое.
«Не обязательно выпить всю водку, чтобы понять, что водка губит», – пытался я остановить его. Но он, кривя пьяный рот под рыжими усами, отвечал, что сам-сусам, и презрительно посылал меня в те места, куда весело отдыхающие трудящиеся обычно посылают трудовую интеллигенцию.
После очередного пьянства у Вовчика случился приступ панкреатита. Его увезла скорая помощь. Я пришел проведать его в больницу. Он лежал в хирургическом отделении, бледный, едва живой, с полузакрытыми глазами. Его лечили терапевтически, но очень интенсивно, поэтому ему стало получше. На операцию класть не стали. Я принес ему кефир и прочее, что разрешил врач. Вскоре брат начал вставать.
Как-то рано утром, не успев позавтракать, я снова побежал к брату. Проходя по больничному коридору, в котором вдоль стен на кроватях распластались больные (хирургия переполнена бомжами и алкашами), я подумал с жалостью: «Вот лежат несчастные, ждут помощи, надеются, хотят жить. А ведь и я рано или поздно тоже буду вот также где-нибудь лежать. Люди алчут богатства и власти, забывая, что главное сокровище, которым они обладают и перед которым блекнут жемчуга и бриллианты, это здоровье. Здоровье плюс склероз – вот что нужно человеку для полного счастья!».
Я пришел к брату, принес ему диетической еды. Почему-то ему снова стало хуже. Он стал описывать свои симптомы. Вообще-то, как известно, жаловаться на свое здоровье это всё равно, что говорить: «Я нездоров, потому что дурак». Не странно ли: на здоровье жалуются те, у кого его нет.
В палате было накурено и душно; все окна закрыты по случаю холодной осени. Я вдруг почувствовал головокружение. На самом-то деле не совсем вдруг. Всю неделю ощущал в себе какой-то дискомфорт: временами прошибал пот и накатывала дурнота, особенно в душных помещениях. Последняя неделя была очень неприятной: проблемы на работе, волнение за брата, сложности с Улей, да еще б.ж. просто доконала: звонила по пять раз в день плюс являлась ко мне в лабораторию по три раза в день, сопровождая свои стремительные визиты просьбами, требованиями, наставлениями и проповедями. Один раз так
Так вот, в палате у брата мне стало дурно. И я рухнул прямо рядом с ним, успев только выдавить из себя: «Володя, извини!». Голова кружилась, всё плыло в тумане. В этот момент в палату вошла медсестра с капельницей для Вовчика. Тут же крикнула врача. Врачиха влетела мгновенно и, быстро оглядев меня, крикнула: «В реанимацию!». «Которого из двоих?», – спросила медсестра. «Забирайте обоих», – слабым голосом пошутил я. Тут меня уложили на каталку и покатили в реанимационную. Окружающий мир съежился и отдалился. Возникла мысль: «Неужели это конец?!». Не было ни ужаса, ни даже страха; только ощущение беспросветного одиночества в пустоте.
В реанимации
Меня всегда занимало, ощущает ли человек что-либо в тот момент, когда смерть только что наступила? И если да, то
До клинической смерти у меня дело не дошло, слава богу. На какое-то время просто потерял сознание. Помню ощущение, что долго как будто куда-то плыл. Постепенно в голове стало проясняться, но осталась сильная слабость. Куча медсестер и врачей энергично приводили меня в чувство. Поставили капельницу. Одна из медсестричек в волнении никак не могла попасть в вену. Я, уже очухавшись, попытался успокоить ее: «Не торопитесь! Видите, я ведь лежу и никуда не тороплюсь». Она улыбнулась и наконец попала иглой, куда нужно.