Эликсир жизни

Мы встретились с полненькой Полиной на Полянке в полдень. Случайная близость однокоренных слов – комплекции, имени, места и времени – озадачила меня. Я еще не так бы удивился, если б знал, что Полина родом из Полтавы и что она наполовину полька. Не знаю, сколь часто встречается в русском языке корень «пол», но в этих совпадениях есть что-то мистическое.

Полина происходила из обрусевшего знатного рода шляхтичей Лягушевских. Причем, фамилия была ей, что называется, к лицу. Невысокая, полная, с большим ртом, широким лицом и светло-водянистыми, чуть навыкате, глазами она слегка смахивала на лягушку. Выражение глаз было (как бы это поточней выразиться) испуганно-блудоватое. Красивой ее можно было назвать только сильно покривив душой или спьяну. Даже на «симпатичную» тянула едва-едва. Не секрет, что в красивой женщине мужчина ищет достоинства, а в некрасивой недостатки (я их нашел массу). Однако от Полины исходил столь мощный импульс доброжелательности, что он не позволил мне сразу сказать ей «адью». Кроме того, в этой шестипудовой «бомбочке» было удивительное пружинистое изящество.

Полину воодушевило то, что первым делом я повел ее в церковь. «Мне нужно купить маленькое серебряное колечко с надписью „Господи, сохрани и помилуй“. Дочка попросила», – пояснил я. У церковных ворот Полина вдруг гибко согнулась пополам и давай многократно кланяться и креститься. Я восхищенно подумал: «Это ж сколько нужно было наблудовать, чтоб так каяться!». Когда мы вошли, Полина повторила сцену с поклонами, на бис. Я подавил непроизвольный смешок, чтобы не обидеть свою спутницу и благостных прихожан. В храме шла бойкая торговля (видел бы Христос, какой имидж из него раскручен!), но нужного колечка не было. Мы пошли в другую церковь. Там Полина снова каялась, а колечка снова не оказалось. Пошли в третью. Церквей на Полянке в сто раз больше, чем музеев и театров вместе взятых (потому что музеев и театров там, кажется, вообще нет). В третьей церкви колечко нашлось.

Мы вышли на улицу и отправились в кафе. Там за столиком началась неспешная беседа. «Вы давно в знакомствах?», – спросил я просто так, осознавая, что правды мне всё равно не узнать. «Нет, всего три дня. А Вы?». – «Три года». – «И как успехи?». – «Переменные. А у Вас?». – «А у нас в квартире газ. А у Вас?», – весело процитировала она детский стишок. «А у нас противогаз», – нашелся я. Она засмеялась. Улыбка у нее была хорошая, открытая. Зубки ровненькие, беленькие; только как назло в середине сверху – щель, что в совокупности с широким ртом делало ее похожей на щелкунчика. Я с надеждой подумал, что, может быть, не только в сказках щелкунчик превращается в принца, а лягушка в царевну. Вдруг она тоже сможет? Из любой дурнушки, если она не дура, можно, если постараться, сделать красотку. Во мне проснулся романтический дух героев одной из пьес Бернарда Шоу. Вообще-то я не романтик, а веселый реалист. Так называемые «романтики» это зачастую скользкие типы, не отвечающие за последствия своих поступков.

«У Вас хорошая анкетка. И там вроде бы всё похоже на то, что есть на самом деле», – похвалил я то, что мог, не кривя душой, похвалить. Полина ответила: «Да, мне на самом деле 30 лет…» «Магическое число!», – прервал я ее. Она недоуменно взглянула на меня и спокойно продолжила: «По гороскопу Рыба. Не замужем. Детей нет. Всё без обмана. Я вообще никогда не вру». – «А сейчас?» – «Что – сейчас?» – «Ну, в тот самый момент, когда Вы говорите, что никогда не врете, это означает, что лжете. Ведь человек, который говорит, что он никогда не врет, либо лжец, либо склеротик». – «Считайте, что я склеротичка». Я заметил: «Большая разница – не хочет человек врать или не получается». Она изрекла: «Если ты не солгал ни разу, ты честный человек; если ты солгал один раз, ты обычный человек; если ты солгал несколько раз, ты плохой человек; но если ты солгал много раз – забудь о том, что ты был человеком». Я продолжил тему: «Встретились однажды Ложь и Правда. Поговорили. И пошли рука об руку по белу свету. Ложь это просто половина правды. Люди врут, как правило, не потому что они плохие, а потому что хотят выглядеть хорошими. Первая ложь покрывается второй, вторая – третьей и так далее, до тех пор, пока одна случайная правда не разрушит собой карточный домик лжи. А уж если кто привык врать, того от правды тошнит. Ложь тем и привлекательна, что создает иллюзию ясности и простоты, а правда – она ведь ухабистая, как проселочная дорога в многомерном пространстве». Моя собеседница усмехнулась: «Правда – прекрасная вещь, но лишь пока не начинаешь смотреть в зеркало».