Эликсир жизни

Разослав приглашения за столь короткое время, королева Этельдредда не ожидала увидеть такую впечатляющую публику. Все гости пришли в своих лучших нарядах. Многие выбрали то, в чем были на собственной свадьбе. Обычные волшебники и алхимики надели выпускные мантии, украшенные мехом и ярким шелком. Королевские придворные и чиновники, гордо задрав носы, напыщенно ступали по зале в церемониальных нарядах из темно-серого бархата с красной оторочкой, украшенных длинными золотистыми ленточками, которые свисали с рукавов. Количество и длина ленточек зависели от статуса чиновника. У очень важных особ ленточки доставали до пола, а у самых важных – волочились следом, и кто-нибудь обязательно «случайно» наступал на них. В коридорах Дворца можно было часто увидеть оторванную неприкаянную ленточку, и многие чиновники взяли за правило носить с собой запасные ленточки, потому что их количество на рукавах имело огромное значение и чиновнику с пятью ленточками негоже было появляться с четырьмя или – только не это! – с тремя.

Пышная публика бесконечным потоком вливалась в зал и рассаживалась по местам за тремя длинными столами, которые стояли вдоль стен бальной залы. Когда прошла наконец суета и были оторваны все ленточки, гости уселись. Камергер толкнул к помосту маленького нервного пажа. Мальчик добежал до середины залы, встал лицом к королеве и зазвонил в колокольчик. От звона в зале тут же наступила мертвая тишина. Гости замолкли на полуслове и выжидающе посмотрели на королеву Этельдредду.

– Добро пожаловать на этот пир, – проскрипел на всю залу голос Этельдредды, как будто кто-то ногтями скреб по школьной доске.

Кто-то сморщился, другие потерли пальцами передние зубы, чтобы избавиться от неприятного ощущения.

– В честь счастливого возвращения моей дражайшей дочери принцессы Эсмеральды, которую мы все считали безвременно почившей. Которую безутешно оплакивала ее уважаемая матушка и которая была встречена дома с бескрайней материнской радостью. И с момента ее возвращения мы ни на минуту не расставались, правда, моя дорогая?

Королева Этельдредда больно пнула Дженну под столом.

– Ой! – пискнула Дженна.

– Правда, моя дорогая? – Глаза Этельдредды впились в Дженну, и она прошипела: – Отвечай «Да, мамочка», дуреха, а то тебе же будет хуже!

Дженна, на которую смотрели сотни глаз, не осмелилась возразить.

– Да, мамочка, – угрюмо пробормотала она.

– Что такое, сокровище мое? – шелковым голоском переспросила Этельдредда, вперив в девочку стальной взгляд. – Что ты сказала?

Дженна глубоко вздохнула и повторила:

– Да, мамочка. Видеть вас ужасно… приятно. – И тут же пожалела, потому что все с удивлением посмотрели на нее, заметив ее странный акцент и необычную манеру говорить.

Но королева Этельдредда, которая не имела привычки слушать, что говорит принцесса Эсмеральда, ничего не заметила. Заскучав оттого, что придется думать о проклятой Эсмеральде дольше, чем она рассчитывала, королева встала.

Громко заскрипев стульями, все в бальной зале поднялись с мест и, переведя почтенные взгляды от странноватой Эсмеральды, обратили их на более знакомую королеву.

– Да начнется пир! – скомандовала Этельдредда.

– Да начнется пир! – ответили гости.

Едва королева уселась на место, толпа последовала ее примеру, и зала вновь наполнилась возбужденной болтовней.

Дженна начала побаиваться того, что придется говорить с королевой Этельдреддой, но, как оказалось, зря, потому что королева до конца праздника ни разу не посмотрела в ее сторону. Тогда Дженна обратила внимание на темноволосого юношу, сидевшего слева. Она заметила, что юноша носил не королевскую красную одежду, а потрясающую черно-красную тунику, расшитую просто умопомрачительным количеством золота. Он озабоченно посматривал на Дженну, но при королеве Этельдредде не решался ничего сказать. Справа от Дженны уселся Наглый Бочонок Свиного Жира, но по примеру королевы также игнорировал принцессу. От нечего делать Дженна прислушивалась к разговору между юношей и Этельдреддой. И больше всего ее поразило то, что он называл королеву матушкой.

Прозвучал гонг.

Голодная толпа в ожидании притихла. Объявили первые пятнадцать блюд. Гости облизнулись, встряхнули свои салфетки и почти одновременно засунули их за шиворот. Маленькие пажи распахнули двери, и в залу парами просочилась длинная вереница из служанок, каждая из которых несла по две серебряные чаши. На входе пары девушек разделялись, и каждая из двух верениц обходила столы. Сплошным серым потоком служанки плыли вдоль столов и ставили перед каждым гостем чашу. Последние две девушки подошли к помосту, и скоро перед Дженной тоже была серебряная чаша.

Принцесса с любопытством заглянула в чашу и ахнула от ужаса. Утенок, едва вылупившийся из яйца, плавал в постном бульоне. Утенка замариновали в вине, ощипали и его голенькое тельце в пупырышках засунули в чашу. Его головка лежала на бортике, и утенок перепуганными глазенками таращился на Дженну.

«Он еще живой», – подумала Дженна, и ее чуть не стошнило прямо на месте.