Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник)

Наконец, в трех часах пути от последнего приличного ресторана «Империал барбекю» в этой части света и на самой границе с Флоридой, я свернул на подъездную дорогу к Холману. Если вам не приходилось бывать в тюрьме, мои слова впечатлят вас не больше, чем стихи Чосера – кротких людей племени тасадай[94].

Камни взывают.

У церкви есть прекрасное название для мест, подобных этому заведению для улучшения человеческой расы. Представляю вам это патентованное хлесткое определение авторства достойных людей, принадлежащих к католицизму, баптизму, иудаизму, исламизму, друидизму и разным другим измам – тех, кто принес нам инквизицию, Торквемаду, первородный грех, священные войны и конфликты на религиозной почве и пускают в ход бомбы, чтобы доказать, что эмбрион имеет право на жизнь. «Проклятое место».

Звучит отлично, просто как «с нами Бог», правда?

Проклятое место.

Как говорят по-латыни, situs[95] жуткого дерьма. Место, где творилось зло.

Над такими местами будто висит черное облако. Представьте себе пансионат, которым управляет Джесси Хелмс или Стром Термонд[96]. Любая большая тюряга – именно такой пансионат. Джолиет, Даннемора, Аттика, Равей в Джерси, жуткая дыра в Луизиане, называемая «Анголой», Фолсом – старый, не новый, Квентин и Оссининг (Синг-сингом эту тюрьму зовут только те, кто читал о ней в книжках; заключенные всегда говорят «Оссининг»). Тюрьма штата Огайо в Колумбусе, Ливенвортская тюрьма в Канзасе. Тюрьмы, про которые рассказывают заключенные, которым пришлось нелегко. Древние стены тюрьмы Пеликан-Бей держатся на цементе вины, порочности, полного равнодушия к человеческой жизни и неразбавленной злобы заключенных и охранников. Стены и пол этой тюрьмы десятилетиями впитывали боль и одиночество миллионов мужчин и женщин. И камни этих стен взывают. Проклятое место. Вы чувствуете тяжесть этого проклятия, когда проходите через тяжелые ворота и металлические детекторы, когда выкладываете содержимое своих карманов и открываете портфель, чтобы чьи-то толстые пальцы могли перебрать бумаги. Вы чувствуете это всей свой кожей, словно слышите, как заключенные стонут, бьются о стенку и грызут себе вены.

А я чувствовал это гораздо сильнее обычного человека.

Я, как мог, блокировал это чувство, старясь вызвать в памяти запах орхидей в ночном воздухе. Меньше всего мне хотелось случайно попасть в чей-то мир и увидеть то, что сделал этот человек, чтобы на самом деле заслужить себе место здесь, а не просто то, на чем он попался. И я не только о Спаннинге говорю, я говорю о каждом из них. О каждом мужике, который забил до смерти свою девушку за то, что она принесла ему не тот хот-дог из закусочной. О каждом бледном, благочестивом святоше, который похитил, изнасиловал и изрезал на куски мальчика, прислуживающего в церкви, потому что голоса велели ему это сделать. О каждом паршивом наркоше, который застрелил старушку ради талонов на еду. Если бы я хоть на мгновение ослабил свою защиту, я бы поддался искушению и направил бы свой луч в голову одного из них. В минуту слабости. Трасти[97] провел меня в кабинет начальника, где секретарь проверила мои бумаги и карточки. Она посмотрела на фото на карточке, потом на мое лицо, потом слова на фото, снова на лицо и так еще несколько раз, пока, наконец, не выдержала:

– Мы ждали вас, мистер Пейрис. Вы правда работаете в офисе президента Соединенных Штатов?

Я улыбнулся.

– Мы с ним с боулинг играем.

Это произвело на нее впечатление, и она предложила проводить меня в комнату для совещаний, где мне предстояло встретиться с Генри Лейком Спаннингом. Я поблагодарил ее, как каждый воспитанный цветной джентльмен благодарит должностное лицо, которое может как облегчить, так и осложнить его жизнь, и последовал за ней по череде длинных коридоров, прерывавшихся охраняемыми стальными дверями. Мы прошли через административное здание, распределитель, главный вестибюль и очутились в зале для совещаний. В этом просторном помещении с ореховыми панелями, белым плиточным полом, зарешеченными окнами и белым подвесным потолком, снабженным двухдюймовой звукоизоляцией, нас уже ждал охранник. Моя спутница сердечно попрощалась со мной, хотя и видно было, что ей до сих пор непонятно, как такой экземпляр мог прилететь сюда на президентском самолете сразу после удачной партии в боулинг с президентом, где мастерки сбил оставшиеся три кегли.

Я сел за длинный стол из полированного орехового дерева, а может и дуба. Стулья были металлические, с высокими прямыми спинками и желтой обивкой. Было тихо, только дождь отплясывал свой брачный танец на супружеском ложе жестяной крыши. Теперь лило еще сильнее.

Где-то на обочине шоссе I-65 какой-то невезучий придурок, наверно, уже насмерть увяз в красной грязи.

– Спаннинга скоро приведут, – сказал охранник.