Эликсиры Эллисона. От любви и страха

Ее глаза заволокло пленкой, дыхание прерывалось. «Я пришел к тебе из тьмы ночи. Ночи, которая свела все минуты наших жизней в одно это мгновение. И с этой секунды люди будут гадать, что же в это мгновение произошло. Они будут стремиться понять. Они смогут видеть мое лицо и знать мое имя, и даже не попытаются меня остановить, потому что я уже буду не тем, кто я есть сейчас, но стану тем, кто пытался и потерпел неудачу. Ах! Потому что мы с тобой станем историей, которая всегда будет притягивать людей, но они никогда не поймут, почему мы оба страдали, Эмили, они никогда не поймут, почему мы оба умерли так страшно».

Она судорожно глотала воздух, дрожала в немой мольбе, а его свободная рука полезла в карман пальто. Он знал, что это ему понадобится, еще когда они шли по улице, и он уже рылся в своем саквояже. Теперь рука его нырнула в карман и извлекла оттуда скальпель.

– Эмили… – мягко произнес он.

И начал ее резать.

Аккуратно и точно, направляя острие скальпеля на мягкую плоть позади ее левого уха. Sternocleidomastoideus.

Погружая его в мясо до мягкого хруста, когда лезвие рассекло хрящ.

Затем, крепко сжимая скальпель, он вел его вниз и поперек – через все горло, следуя линии челюсти. Glandula submandiblularis. Кровь лилась ему на руки, сначала густо и медленно, вскоре взорвавшись плотной струей, не задевшей его, но выстрелившей в противоположную стену переулка.

Но и на его рукава, замочив белые манжеты. Она издала булькающий звук и стала безжизненно сползать вниз. Его пальцы по-прежнему сжимали ее шейный платок. Он продолжал вести надрез до самого края челюсти и даже рассек мочку уха. Он опустил ее на грязную брусчатку. Она лежала скрючившись, и он выпрямил ее тело. Потом разрезал одежду, подставив ее голый живот бледному и тусклому свету газового фонаря. Живот был раздут. Он начал разрез с ложбинки на шее. Glandula thyreoeidea. Его рука была тверда, когда он вел разрез ниже и ниже, и тонкая темная линия крови уже пролегла между грудей.

Грудина. Глубокий поперечный разрез через пупок.

Выступила желтоватая жидкость. Plica umbilicalis media.

Ниже. Через ее вздутый живот, глубже – и вытаскивая скальпель для аккуратного разреза. Mesenterlum dorsale commune. Ниже, к вспотевшей округлости ее половых органов. Здесь посложнее. Vesica urinaria. И наконец, наконец-то – вагина.

Мерзкая дырища.

Вонючий колодец похоти, влажная дыра всех потаскух.

А в его голове – суккуб. И чьи-то глаза, глядящие из его головы. И в его голове столкновение чьих-то умов. И в его голове возбуждение гардении, и водяной лилии, и розы, и гиацинта, и пары флоксов, и недотроги, и темного цветка с обсидиановыми лепестками, тычинкой из оникса, антрацитовым пестиком, и Сознание Эрнона, дедушки покойной Джульетты.

Они наблюдали за всем ужасом этого сумасшедшего урока анатомии.

Они смотрели, как он срезал веки. Наблюдали за тем, как вырезал сердце. Наблюдали, как он вырезал фаллопиевы трубы. Как он сжимал пропитанную алкоголем почку, пока она не лопнула. Смотрели, как он слоями срезал плоть грудей, пока от них не остались лишь холмики кровавого мяса, и как укладывал их – слой за слоем – на широко открытые, лишенные век, глаза. Они наблюдали.

Они наблюдали и жадно пили из колодца его встревоженного сознания. Они глубоко всасывались во влажную вибрирующую сердцевину его Ид. И они были в восторге.

О Боже, как восхитительно, посмотрите на это – совсем как недоеденная пицца. О посмотрите на это – совсем как лумакони, о боже, представляю каково было бы отведать это! А какая отточенная блестящая сталь…

ОН НЕНАВИДЕЛ ИХ ВСЕХ, КАЖДОГО ИЗ НИХ, А ЧТО С ДЕВУШКОЙ, ВЕНЕРИЧЕСКОЕ, ДОЛЖНО БЫТЬ, О БОЖЕ, О ИИСУСЕ, ПРЕПОДОБНЫЙ БАРНЕТТ, ОН… ОН ХОЧЕТ ТРАХНУТЬ ЖЕНУ ПРЕПОДОБНОГО! Социальных реформ можно добиться лишь объединенными усилиями немногих приверженцев. Социальная реформа – это цель, оправдывающая средство, примиряющая с целесообразностью уничтожения более пятидесяти процентов людей, ради которых реформы и задумываются. Лучшие реформаторы всегда самые смелые и дерзкие. Он верит в это! Как мило! ВЫ, СТАЯ ВАМПИРОВ, ВЫ МРАЗЬ, ВЫ ПОДОНКИ, ВЫ…

Он почуял нас! ЧЕРТ ЕГО ДЕРИ! И ЧЕРТ ДЕРИ ТЕБЯ, ЭРНОН, ТЫ ВСОСАЛСЯ СЛИШКОМ ГЛУБОКО, ОН ЗНАЕТ, ЧТО МЫ ЗДЕСЬ, ЭТО ОТВРАТИТЕЛЬНО, Я ВЫХОЖУ! Вернись, ты должен завершить форму…

…Они снова нырнули в спираль, которая скручивалась, сжималась, и тьма ночи 1888-го отступила. Спираль втягивалась внутрь, и в самой глубокой ее точке зияло обуглившееся черное лицо человека, который был чертополохом. Явно мертв. Глаза выгорели, вместо них – там, где когда-то теплился разум – обугленные дыры. Подонки использовали его как фокальную точку всего действа.