Елисейские Поля

Рыжие листья глухо шуршат под ногами. Деревья поднимают к небу голые черные ветки. В холодном прозрачном воздухе статуи кажутся живыми, цветы — искусственными и сад виден до самой глубины.

В ворота входит Ивонна, рядом длинный Поль в студенческой шапочке.

Ивонна сияет. Люка и Жанна останавливаются и ждут. Идти навстречу неприлично.

— Это Поль, — знакомит Ивонна, — а это мои подруги Жанна и Люка.

Поль улыбается. Зубы у него пломбированные. Он пожимает им руку — ладони у него потные.

— Какие хорошенькие, — говорит он развязно. — Только худенькие, как макароны. Но все-таки прелесть.

Садятся на скамейку. Люка с краю, рядом Поль, потом Жанна. Ивонна уступила ей свое место возле Поля.

— Ну, девочки, расскажите что-нибудь веселое, — говорит он.

Но они молчат. Ивонна толкает Жанну ногой, давясь от смеха.

— Чего ты?.. Перестань, — смущенно шепчет Жанна.

Поль смотрит на Люкины голые колени:

— Совсем еще маленькая. В коротких чулочках. Сколько вам лет?..

Люка обиженно прикусывает губу:

— Через месяц пятнадцать.

— О, как много. — Он протягивает руку к Люкиным коленям. — А потрогать можно?..

Люка вскакивает красная и злая:

— Не смейте. И довольно с меня… Прощайте.

Она поворачивается и быстро идет к воротам. Ивонна догоняет ее:

— Что же ты? Куда? Он обидится.

— На здоровье, пусть обижается.

— Но как можно?.. Ты совсем невоспитанная.

— Убирайся. — Люка почти бежит.

— Разве он тебе не нравится?..

— Ужасно нравится, страшно, и он чудно тебе подходит.

— Ну вот видишь…

— Прощай.

Ивонна недоумевающе смотрит Люке вслед, потом возвращается к Полю и Жанне.

— Сумасшедшая эта Люка.

Люка идет по тротуару.

Как противно. Руки у него потные, и весь он отвратительный, и еще целуется с этой индюшкой. А она, Люка, побежала смотреть на него. Она, к которой прилетает Азраил…

Люка морщится. Какой стыд. Он чуть не взял ее за колено. Чтобы успокоиться и убить время, Люка идет пешком. Идти далеко, с Монпарнаса в Пасси. Но ей не скучно. Она размеренно шагает, читая в такт:

Есть Ангел смерти; в грозный час
Последних мук и расставанья
Он крепко обнимает нас,
Но холодны его лобзанья…

Уже четыре часа, а в одиннадцать можно лечь.

Он крепко обнимает нас,
Но холодны его лобзанья…

Люка сидит перед тарелкой супа и, улыбаясь, глядит прямо перед собой на обои.

— Люка, чему ты? — спрашивает Екатерина Львовна.

— Что? — Люка растерянно моргает.

— Чему ты улыбаешься?..

— Я?.. Разве я улыбалась?..

Вера подозрительно смотрит на сестру:

— Ты вообще какая-то странная. Сонная. Синяки под глазами.

Люка краснеет:

— Я? Я ничего… Я вспомнила, в лицее…

— В лицее?.. — Вера грозит ей пальцем. — Смотри у меня.

Неужели догадалась?.. Неужели видела его?.. От страха холодеют руки.

— Ты не больна ли, Люка? — беспокоится Екатерина Львовна.

— Нет, я здорова. Я очень проголодалась.

Люка, давясь, глотает горячий суп и кашляет. Вера хлопает ее по спине:

— Не ешь так жадно. Никто не отнимет.

7

Азраил… Как хорошо…

И вдруг электрический свет нестерпимо ярко ударяет в лицо. Вера стоит перед кроватью:

— Я так и знала. Так и знала.

— Что? Что такое?..

— Нечего притворяться.

— Я не понимаю. Я хочу спать. О чем ты?

— Ах, ты не понимаешь?.. Не понимаешь, не знаешь. Маленькая, наивная. Так я тебе расскажу.

— Нет, нет, — испуганно кричит Люка. — Я не хочу, не надо, я не хочу этого знать. — И зажимает уши.

Но Вера грубо отводит ее руку:

— Нет. Ты будешь слушать. Довольно. Не знала, так узнаешь…

Вера до боли стискивает Люкину руку и, наклонив к ней бледное злое лицо, быстро-быстро говорит о самом позорном, о самом страшном.

— Вера, ради бога, Вера…

— Что у вас тут такое?..

В дверях стоит испуганная Екатерина Львовна.

— Вот, — Вера трясет Люку за руку, — вот, полюбуйся на твою дочь!..

— Вера, что ты говоришь? Замолчи, — шепчет Екатерина Львовна, — как тебе не стыдно?

— Стыдно? Это ей должно быть стыдно…

Люка лежит, уткнувшись головой в подушку. Екатерина Львовна наклоняется над ней:

— Люкочка.

Люка вдруг поднимает голову, смотрит на мать затравленными глазами.

— Отстаньте от меня, черти, — говорит она хрипло.

Снова тихо. Екатерина Львовна ушла к себе. Вера успокоилась и спит. Люка лежит, широко раскинув руки. О, как отвратительно… Голова горит. И все уже ясно, она все знает… Все ясно, отвратительно, грубо и страшно. И неужели правда? Неужели? И как люди живут, разве можно жить, если это правда?..

Люка еще шире разбрасывает руки, чтобы только не дотронуться до себя. Отвратительно, все отвратительно. И отвратительнее всего она сама…

Люке стыдно. Люке противно. Лежать бы так целый день в темноте, никого не видеть, ничего не слышать. Но надо вставать. Сейчас проснется Вера. О, как все отвратительно. Как противно. Как стыдно смотреть на свою рубашку, натягивать чулки, мыться.