Елисейские Поля

Как много нарядных женщин. Но она не хуже, она, может быть, даже лучше большинства из них. Глупо робеть.

Она поправила белый цветок на плече.

На нее смотрят. И пусть. Ей это только приятно.

Барышня в кружевном передничке принесла ей чай.

У большинства женщин спутники такие же веселые, такие же нарядные, как они.

Но раз у нее нет спутника, можно его вообразить. Она сняла перчатки и, наклонив голову, налила себе чай.

— Два куска сахару, — тихо говорит она воображаемому спутнику, сидящему за ее столом. — Побольше воды. Нет, сливок не надо. — Она улыбается ему, размешивая чай. — Я завтра утром уезжаю в Нормандию.

И он, ее воображаемый спутник, спрашивает:

— Вы любите путешествовать?

— Очень. Хотя я семнадцать лет не выезжала из Парижа. Ах, не смейтесь, пожалуйста. Я правда очень люблю путешествовать. Хотите, я расскажу вам про Петербург…

Она возвращалась в такси. Знакомые улицы, знакомые фонари. Стало немного грустно. Завтра она уезжает. Правда, через месяц она вернется. Но все-таки…

Она медленно вошла в дом, в котором прожила столько лет, нежно положила руку на перила.

Дубовая лестница, натертая воском, блестела холодным блеском. Красный ковер чопорно покрывал ступени. Электрические лампы в виде декадентских лилий были уже зажжены, хотя солнце еще ударяло в большие пестрые окна.

Наверху хлопнула дверь. Колени ее сразу ослабели, но она продолжала подниматься. Только сердце испуганно застучало. Это был он. Он медленно спускался, так же медленно, как она поднималась. На площадке она остановилась. Он тоже остановился. В голубоватом, неверном освещении лицо его казалось бледным и печальным.

«Что я тут делаю? — смутно подумала она. — Надо открыть дверь».

Он смотрел на нее не отрываясь. Губы его шевелились, словно он что-то хотел сказать.

Она стала рыться в сумочке, но пальцы дрожали и не могли схватить ключ. Тогда она протянула руку и, будто ища спасения, нажала кнопку звонка. Дверь сейчас же открылась. Она вошла, опустив голову, не смея обернуться. Похожая на лошадь горничная сняла с нее пальто.

— Мадам, принесли сундук.

— Сундук? — Мадам Дюкло провела рукой по лбу.

«Почему он так смотрит? Что он хотел ей сказать?»

— Сундук? Ах да, конечно. Пойдемте, помогите мне уложиться, Амели.

На вокзал выехали встречать кузен Жак с женой.

Дамы поцеловались. Кузен Жак тряс ее руки:

— Я прямо глазам не верю. Неужели это вы? Совсем другая.

Тереза вздохнула:

— Какая вы молодая. Вот что значит не иметь детей. И я…. Ведь я только на три года старше вас.

— О, дорогая Тереза. Вы отлично выглядите.

В автомобиле они снова поцеловались.

— Я так рада, Мари. Столько лет ждали.

Тереза была круглой и красной, ее жидкие волосы были гладко зализаны.

— Вы совсем модная, Мари. А мне нельзя. Ведь у меня дочь-невеста. В провинции так строго…

Мадам Дюкло смотрела на желтеющие поля, на зеленые деревья, на соломенные крыши.

— Как у вас хорошо, Тереза. — Она вздохнула. — Как хорошо.

И снова, как тогда в прихожей, в груди тревожно и радостно зашевелилось предчувствие чего-то.

— Так Жанна выходит замуж?

— Да. Очень хорошая партия. Он сын…

Она не слушала. Сердце стучало легко и взволнованно. Уже скоро… Уже скоро… Но что? Что? Что?..

В саду у калитки ждала Жанна и ее жених.

Жанне было шестнадцать лет. Белое платье в талию доходило до щиколоток. Волосы были завиты болонкой, совсем как у Терезы когда-то.

Значит, через двадцать лет она будет такая же, как мать.

— Тант Мари! — крикнула она, бросаясь на шею мадам Дюкло. — А вот это Пьер, мой жених.

Жених натянуто поклонился. Он показался ей милым, а главное, здоровым.

Тереза права. Он будет хорошим мужем…

Ужинали на террасе. Белые ночные бабочки кружились вокруг лампы и падали на скатерть. Кузен Жак положил себе на тарелку гуся с яблоками.

— Как бедный Гастон любил это блюдо. Вот бы ему хоть кусочек скушать.

Тереза печально опустила глаза:

— Ваш бедный муж…

На минуту все замолчали. Мадам Дюкло смотрела в сад. От бледных цветочных клумб поднимался туман. В разорванных облаках блестели звезды, как серебристые рыбки в рыбачьих сетях.

Кузен Жак тронул ее за локоть.

— Простите. Я огорчил вас, напомнил… — Он указал на Жанну и жениха, сидевших напротив. — Не надо думать о смерти, когда перед вами жизнь.

Мадам Дюкло повернула к нему улыбающееся лицо.

— Да. Счастливая жизнь, — сказала она медленно.

На стене, выкрашенной белой масляной краской, картина «Наполеон под Ватерлоо». Кровать застлана пикейным одеялом. На чистом полу маленький пестрый коврик. В глиняной вазе розы.

Все такое дешевенькое, простое. Как хорошо, что она приехала сюда.

Мадам Дюкло сняла платье через голову. Налила в умывательную чашку воды из большого кувшина. Дверь открылась без стука, вбежала Жанна:

— Я думала, вы еще внизу. Я хотела вам сделать сюрприз. Вам понравилось варенье, я принесла вам еще. Очень вкусно перед сном.

Она поставила блюдечко на ночной столик.

— Ах, какое на вас чудное белье. Шелковое. Можно потрогать? Вы мне дадите на фасон? А мне шьют длинные рубашки из полотна. Скажите, пожалуйста, маме, что таких уже не носят.

Она вдруг высоко подняла платье: