Елисейские Поля

— Я пришла к вам… — Голова начинает кружиться, лучше опереться о стенку, чтобы не упасть. — Я уже была у вас днем.

— Были у меня?

— Да, и… я прочла письмо, то, в ящике, — говорит она тихо.

— Вы прочли? Значит, вы знаете.

Она кивает:

— Да, знаю…

Так тяжело, так смутно. И о чем он спрашивает, разве не ясно? А может быть, всего этого нет, все это только снится. Этот полутемный балкон, и открытая дверь, и лампа на столе.

— Люка, — Арсений берет ее за руку, — ведь вы славная девочка, вы хорошая девочка, не правда ли? И вы никому не скажете, дайте честное слово, что не скажете?

Зачем он это? И кому она может сказать?

— Ну дайте же слово.

— Честное слово, — говорит она тихо.

Все непонятно. Совсем, совсем не этого она ждала.

— Помните, Люка, если вы проговоритесь, будет страшное несчастье. Я вам верю. Никому, слышите. Ни даже самой Вере.

— Ну конечно. Раз никому, так и не Вере.

Он выпускает ее руку:

— Так помните, никому, — и улыбается, успокоенный. — А читать чужие письма стыдно, Люка. В особенности такой милой девочке, как вы. Но вы больше не будете, не правда ли? А теперь бегите домой.

Как домой?.. Он посылает ее домой?..

— Я пришла, — говорит она хрипло, собрав последние силы, — оттого, что я тоже люблю вас. Я бы не сказала, если бы не прочла письма.

— Вы меня любите? — Глаза его становятся большими и удивленными. — И при чем тут мое письмо?

— Ах, зачем вы притворяетесь? — Люка топает ногой. — Зачем? Ведь я знаю. Я прочла письмо, вы меня любите.

Он внимательно и удивленно смотрит на нее.

— Вот оно что, — говорит он задумчиво. И только теперь замечает ее длинное платье, ее намазанные губы и подведенные глаза. — Вот оно что. — И снова берет ее за руку. — Так вот оно что. Вы любите меня, маленькая Люка. И вы из письма поняли, что я тоже люблю вас?

— Ну да, да. — Люка чуть не плачет.

— И вы пришли ко мне?

— Ну да…

— И чтобы понравиться мне, так нарядились?..

Люка молча кивает. Ее пальцы дрожат в его руке.

— Вы дрожите? Вам холодно?

Она качает головой:

— Нет.

Луна освещает балкон, лунный свет падает прямо на Люку, на ее белое шелковое платье, на ее светлые волосы, на ее встревоженное лицо.

— А вы прехорошенькая, Люка. Как я раньше не замечал? Но все-таки зачем вы пришли?

— Чтобы вы знали, что я люблю вас, — грустно говорит Люка.

— Ночью?..

— Я думала, когда любят, всегда хотят быть вместе ночью…

Он смеется:

— О, да вы, я вижу, опытная, — и ведет ее в комнату. — Не бойтесь. Я ничего вам не сделаю.

— Я не боюсь…

Он подводит ее к дивану:

— Садитесь, Люка.

Она покорно садится. Дверь в сад открыта, там темно и цветы. Диван широкий, много подушек. Арсений с любопытством рассматривает ее:

— Какая смешная, какая хорошенькая. И губы намазаны. Так вы любите меня?

— Люблю, — грустно и устало отвечает Люка.

— Давно?

— Всегда.

— А вы никому не скажете, Люка?

— Я ведь дала уже честное слово.

— Нет, поклянитесь, Люка, что не скажете. Если кто-нибудь узнает, главное Вера. Клянетесь?

— Зачем же Вере рассказывать? Ей неинтересно…

— Клянетесь, что не скажете ей?

— Клянусь. Никому…

— А теперь…

Он наклоняется к ней. Черные блестящие волосы, черные блестящие глаза, и губы его так близко. Эту минуту она ждала всю жизнь.

— Так вы любите меня, Люка?..

— Люблю, — вздыхает она.

Он обнимает ее голые плечи, притягивает к себе:

— Любите? — и целует ее в губы.

Люка порывисто вздыхает. Она, как испуганная птица, сидит на самом краю дивана. Из-под бального платья смешно выглядывают ноги в коротких детских чулках. Он целует ее голые, надушенные колени. Губы у него холодные. Шелковое платье шуршит. Она тихо вскрикивает, закрывает глаза и беспомощно опрокидывается на спину, в мягкие подушки…

Тихо, слышно только, как стучит сердце, как шуршит шелк под ее пальцами. Тихо, мучительно, блаженно…

Но ведь это уже было… И эти ледяные губы, и нежные руки, и мучительный, блаженный страх. Только где? Когда? Люка открывает влажные глаза. Слезы текут по щекам. Отчего она плачет? Ведь ей так хорошо… Это уже было. И эта слабость… И этот лунный свет… Но где? Когда?..

— Азраил, — вдруг вспоминает она, — Азраил…

Черные глаза наклоняются над ней.

— Что? Что ты говоришь, Люка?

— Азраил, — повторяет она. — Нет. Не Азраил. Ты — Арсений.

4

Вера проснулась от стука в ухе. Это сердце. Надо лечь на правый бок, чтобы не мешало. Она осторожно поворачивается. Нет, все равно стучит. И на правом боку лежать еще неудобнее, еще тяжелее. Так устала, а не заснуть больше…

— Вам страшно? — спрашивает скрипучий голос над самым ухом.

— Еще бы, — отвечает другой. — Здесь стены в пять сантиметров и крысы без зубов…

— Да, скверный дом…

Вера вздрагивает и открывает глаза. Никого нет. Все тихо…

Сквозь неплотно задернутые шторы слабо светит луна. В темноте вещи кажутся громадными и угловатыми.

Вера приподнимается на локте, оглядывается. Куда она попала?.. Где она?.. Она ощупывает свое лицо, волосы, подушку и садится, сбросив одеяло. Зеленоватый свет луны падает прямо на ее свесившиеся с кровати белые ноги. И, как всегда ночью в темноте, она вспоминает о смерти.

«Я умру. Я скоро умру…»