Элита

– Он сбежал!

Я склонилась над перскомом, пытаясь разобрать, что там говорят. Мои Гончие в замешательстве столпились вокруг меня. В перскоме орали, упрекая кого-то в чем-то, даже обвиняя. Так прошло минут пятнадцать. И до меня дошло, из-за чего весь переполох.

Ас сбежал.

От злости и бессилия мне хотелось кричать. Биться лбом о какую-нибудь бетонную стену. Потому что я же знала, меня же предупредили, что от Аса нужно ждать беды! И мне надо было немедленно передать кому-то это предупреждение. А я все так бездарно проворонила.

О-о боги, что же я наделала?!

9

О боги. Одна эта фраза крутилась в моей пустой голове, когда прилетел винтокрыл. О боги. А что еще скажешь? У меня были важные сведения, ценная информация, а я, вместо того чтобы тут же связаться с Кентом, принялась крутить ролики в перскоме. Я могла помешать Асу, но не помешала – и он сбежал. Гог и магог не в счет после такого чудовищного провала.

Потому что в первую очередь надо думать о своем отряде, об Элите, об Охотниках, об этой треклятой битве. А в последнюю очередь – о себе. А я только о себе и думала. Испугалась, что Ас явится по мою душу, и позабыла обо всем на свете. Я всех подвела в эту минуту слабости. Я эгоистка.

«Не говори», – коротко произнес Ча.

«Даже дяде?» – мысленно спросила я.

Ча помотал головой: «Никому».

И тут у меня подкосились ноги, и я осела на землю. А Ча сделал так, что шерсть его стала мягкой, и все остальные Гончие тоже. Они окружили меня, и я оказалась как бы в гнезде из Гончих. Я стянула свой противогаз и горько заплакала. Потому что я испугалась, потому что я устала, потому что мне было стыдно за то, что я сделала – или, вернее, за то, чего не сделала. Но больше всего я плакала по одной причине: я хотела, чтобы все это закончилось. Чтобы люди перестали меня использовать. Перестали покушаться на мою жизнь. Чтобы всякие Жители перестали вставать у меня на пути и изъясняться загадками. Мне хотелось, чтобы все снова стало просто и привычно. Чтобы я ходила на Охоту и укладывала пришлецов, а все остальное шло своим чередом и меня не касалось. Я ведь уже решила, что теперь-то все наладилось – а на самом деле ничего не наладилось. И у меня уже не было ни сил, ни мыслей.

Я, когда плачу, ужасно некрасивая. Нос распухает, щеки горят и саднят, глаза красные. У меня в рюкзаке всегда есть несколько чистых тряпок, и, бывает, они очень пригождаются. И к тому времени, когда меня забирал винтокрыл, все эти тряпки были мокрые и противные. Как только он сел, я отпустила Гончих. Двоих у нас ранило, но не очень сильно, и внутри винтокрыла уже ждал медик. Когда я забиралась внутрь, он внимательно вгляделся в мое лицо.

– Ты не ранена, Охотница? – спросил он.

Я молча помотала головой. Если начну говорить, тут же разревусь.

Медик сочувственно посмотрел на меня и потрепал по плечу. Он был уже немолодой, у него, наверное, дети примерно моих лет.

– Сегодня был долгий-долгий день, милая, но все позади. Давай-ка садись и пристегивайся, – ласково сказал он и протянул мне ком бинтов вместо моих тряпок. Как только я уселась, он стукнул по обшивке винтокрыла, и мы снялись с места. У меня все еще лились по щекам слезы.

Винтокрыл сначала высадил раненых с медиком, а потом меня. Я оказалась последней вернувшейся из Элиты и сразу поплелась подавать рапорт. Вот уж куда мне меньше всего хотелось. Сейчас опять прицепятся с расспросами, а я буду что-то мямлить в ответ.

Но к моему удивлению, мне лишь предложили подписать бланк, куда кто-то уже занес все мои свершения. Только в конце была чистая страница для моих собственных дополнений. Я добавила в рапорт минотавров и зачистку улиц и поспешила к себе. И там мне никто не мешал включить душ и под горячими струями еще вволю пореветь. Все-таки нигде так не плачется, как в душе: из-за шума ничего не слышно, а вода все смывает.

И к этому моменту я утвердилась в одной мысли: я хочу домой. Хочу снова нормальной жизни. Я хочу к своим друзьям, к Учителям, к людям, которым я доверяю. Потому что здесь я от людей завишу. А я хочу им доверять. Я хочу жить среди людей, которые знают меня достаточно хорошо; знают, в каком месте я могу накосячить, и умеют сделать так, чтобы мои косяки не вышли наружу и при этом никто их не повторил. Среди людей, которые в миллион раз умнее меня и по сравнению с которыми Кент болтается где-то внизу рейтинга. Среди людей, которые не осудят меня, когда мне что-то не по силам. И кому я могу признаться в своей слабости и эгоизме. Да, они бы сказали мне, почему так себя вести не стоит, но потом дали бы мне понять, что они все равно – что бы ни случилось – готовы защитить меня и всех нас. И с этими людьми я чувствовала бы себя в безопасности. Не то что здесь. По крайней мере, пока Ас разгуливает на свободе.

Мозги у меня превратились в кисель, внутри все застыло, плечи и шея затекли. Все ломило и болело – и это от тоски по дому. Честное слово, скажи мне кто-нибудь сейчас «Можешь ехать домой» – я бы даже ради Джоша не осталась.