Элита элит

После этого дела Ганса пошли в гору. Хотя и не так резво, как ему хотелось. Впрочем, во многом он сам был виноват. Основные проблемы заключались в его натуре мелкого лавочника. Едва дорвавшись до каких-либо материальных ценностей, он начинал хапать так, что окружающих просто оторопь брала. И, естественно, это порождало проблемы. В том числе и с непосредственным начальством.

Так произошло в Польше, где Либке поначалу зарекомендовал себя очень неплохо, но потом попался на отправке домой целых двух вагонов с награбленным. Подобное произошло во Франции и не так давно в Греции. Так что его руководство, вполне признавая за Гансом чистоту взглядов, ненависть к евреям, цыганам, славянам и иным неполноценным расам и беззаветную преданность фюреру, а также несомненные таланты трофейщика, вынуждено было отодвинуть его от стези, к которой он, несомненно, был предрасположен. Уж слишком много прилипало к его рукам, так сказать, в процессе.

Сам же Либке считал опалу происками врагов. Особенную ненависть у него вызывали чистоплюи из числа таких вот офицеришек из старой аристократии. Они… они кривили губы, обзывали его сыном лавочника, способным только на мелкое жульничество и воровство, и всячески наушничали, не давая Гансу получить то, что, как он искренне считал, принадлежало ему по праву победителя. Они занимались только тем, что считали достойным, сваливая всю грязную работу на таких парней, как Либке, а потом их за это же презирая. Разве это справедливо?

Ганс искренне презирал русских, в полном соответствии с партийными установками считая их недочеловеками, быдлом, чье предназначение может состоять лишь в том, чтобы быть бессловесным скотом на службе у истинных хозяев. Но в одном он был полностью с ними согласен. Они оказались совершенно правы, когда вырезали, расстреляли, уморили голодом и замучили в тюрьмах всю свою старую аристократию. Так же следовало поступить и фюреру, проявившему в этом деле непростительную мягкотелость. Ибо только они, новые люди фюрера, истинные арийцы, новая раса, чье предназначение – править этим миром, могут привести рейх к его подлинному величию!

Ну, ничего. Похоже, на этот раз судьба послала Либке возможность отомстить. Что-то было не так с этим Зееншанце. Уж слишком подозрительным выглядело его скорое возвращение после столь серьезного ранения. И вообще, с самим его отбытием в Берлин тоже все было очень странно. Почему самолет ждал его лишних два часа, где он шлялся все это время, если учитывать, что место ночлега он покинул около девяти утра. И куда делась та русская, которую он все время возил с собой. Он ее где-то спрятал? Скорее всего. Что ж, он, Ганс Либке, сумеет вывести на чистую воду предателя, не только способствовавшего побегу из плена вражеского военнослужащего, но еще и продолжавшего укрывать его. И, честное слово, сделает это с нескрываемым удовольствием!..

До Березы-Картузской Курт добрался на следующий день. От объятий дядюшки и еще более от волнения, вызванного разговором с этим Гансом Либке, разнылась рана. Пришлось заехать в госпиталь и запастись обезболивающим. Потом они еще задержались, потому что Вольфганг заливал бензин, так что ночь застала их в дороге, и пришлось останавливаться на ночлег в какой-то деревне.

Прибыв в Березу-Картузскую, Курт первым делом посетил коменданта. Тот как раз обедал. И был рад предложить офицеру, прибывшему со столь важным предписанием, разделить его немудреную трапезу, состоящую из наваристого овощного супа со смешным названием «борч», вареной картошки с домашним сливочным маслом, ничем не уступавшим прованскому, и сала. Ну и бутылочки домашнего шнапса местной выгонки. От шнапса Курт отказался, а остальное съел с удовольствием, потому что изрядно проголодался. Стремясь побыстрее добраться до места, он пренебрег завтраком.

– Какая помощь вам требуется, господин гауптман? – поинтересовался комендант, когда они покончили с обедом.

– Расскажите мне поподробнее о том случае нападения на транзитный лагерь.

– Ну-у-у, – комендант явно сильно занервничал, – я уже все доложил в рапорте.

– И все же, – настойчиво повторил Курт.

– Да там и рассказывать особенно нечего. Нападающие подобрались к лагерю, сняли часовых, вырезали охрану и освободили находившихся в лагере пленных.

– А как они смогли незаметно приблизиться к часовым? – поинтересовался Курт.

Комендант замялся.

– Мм… дело в том, что они… ну как бы это сказать… не совсем приблизились.

– То есть?

– Офицер, проводивший расследование, сообщил мне, что часовые были расстреляны из арбалетов.

Гауптман фон Зееншанце подался вперед.

– Из чего? Из арбалетов?!

– Ну… что-то вроде. Установить точно не представляется возможным. Какая-то самоделка…

– Оказавшаяся вполне эффективной, – пробормотал Курт. – Вы указали это в рапорте?

Комендант побагровел.

– Я-а-а… не счел это заслуживающим внимание.

Курт стиснул зубы. Вечно так! Очень важные сведения замалчиваются, чтобы не привлекать внимания и скрыть собственную глупость и некомпетентность.

– Кто проводил расследование?

– Лейтенант Икке.

– Вызовите его.