Элита элит

Курт замер. Это был след! Во всяком случае, происшествие с лагерем, раз дядя говорит, что с отрядом, совершившим налет на штаб, разобрались. По зрелому размышлению, тот красный командир выглядел слишком необычно, чтобы позволить легко себя поймать, а вот доставить им серьезные неприятности – вполне. А где он, там должна была быть и она, Вилора. Очень необычное имя, как видно, чисто русское…

– С вашего разрешения, дядя, я бы хотел заняться этим вопросом.

Генерал на мгновение задумался, а затем пожал плечами.

– Что ж, если ты так хочешь… Хотя я бы предпочел видеть тебя при моем штабе. Твоя уникальная память и светлая голова мне бы очень пригодились. А свою храбрость ты уже доказал в Польше и во Франции. – И он воткнул в молодого офицера испытующий взгляд.

Курт качнул головой.

– Непременно дядя, но чуть позже. Ибо моя светлая голова сообщает мне, что за этим, как ты выразился, досадным происшествием могут таиться некие будущие неприятности.

– Ну хорошо. Я прикажу выдать тебе предписание. Ты нашел, где остановиться? А то можешь погостить у меня.

Курт сделал отрицательный жест.

– Нет, не нашел, но я не хочу терять время. Еще довольно рано, так что я лучше получу предписание и отправлюсь поближе к месту моего расследования.

– Ну как знаешь. – Генерал поднялся из-за столика и крепко обнял молодого офицера, отчего Курт едва сдержал легкий стон. – Ну удачи! А сейчас извини… – И он развел руками.

Спустя полчаса, когда Курт вышел из строевого отделения, укладывая в карман свежеполученное предписание, его окликнул довольно громкий и неприятный голос, от которого прямо разило самодовольством.

– Гауптман фон Зееншанце?

Молодой офицер развернулся. По коридору размашистым шагом приближался высокий блондин, затянутый в черную форму с изображением сдвоенной молнии на петлице.

– Рад с вами познакомиться. Штандартенфюрер Ганс Либке.

– Очень приятно, – сдержанно-холодно отреагировал Курт: стоящий перед ним офицер являлся олицетворением тех, кого он как раз и недолюбливал в окружении фюрера.

– До меня дошли слухи, что вы собираетесь помочь мне управиться с моим хозяйством.

– Простите? – не понял гауптман.

– Ну… я тут занимаюсь пленными и всем, что с ними связано.

– А, вот в чем дело, – понимающе кивнул Курт, – не извольте беспокоиться. Мой интерес связан только с одним досадным фактом. И вызван скорее личными предчувствиями, чем распоряжением руководства.

– Вот как? Интересно. Хотя… у вас ведь уже есть опыт общения с пленными. Мне докладывали, что вас оперировала русский медик-лейтенант. И даже некоторое время сопровождала. Как, кстати, она поживает?

Курт пожал плечами. Хотя у него немного засосало под ложечкой. Этот тип сразу брал быка за рога, в завуалированной форме предупреждая, что если господин капитан накопает в его ведомстве нечто, способное выставить его в неудобном свете, то и у него есть чем прижать господина капитана.

– Не имею ни малейшего понятия. Я не видел ее с того момента, как улетел.

– Странно, – штандартенфюрер наморщил лоб, – по моим спискам она тоже не проходит. Наверное, какой-то сбой. – Он шумно вздохнул. – Если бы вы знали, мой друг, какой дефицит у нас с людьми! Самых толковых забираете вы, армия, заявляя, что ведете войну и вам нужно самое лучшее. А что в таком случае остается нам? – И он раскатисто захохотал.

– Я непременно передам ваше мнение своему руководству, – вежливо сообщил Курт, у которого не было никакого желания общаться с этим типом. – А теперь позвольте откланяться. Я спешу.

– Понимаю, – кивнул штандартенфюрер. – Ну что ж, удачи! Надеюсь, вы сумеете разобраться во всем этом, а то, признаюсь, у меня немало хлопот. И отвлекает от других, более насущных дел. – И он крепко стиснул руку молодому офицеру. А затем долго смотрел ему вслед…

Ганс Либке всеми фибрами души ненавидел таких, как этот лощеный офицерик. Сын лавочника из Мюнхена, Либке довольно рано примкнул к движению национал-социалистов и даже вошел в СА. Тем более что его физические кондиции полностью укладывались в новую идеологию. Очень лестно было считать, что сам факт того, каким ты уродился, уже делает тебя элитой, солью нации и будущим владыкой мира. Но когда на нацистов начались гонения, закончившиеся арестом почти всей верхушки тогда еще немногочисленной партии, в том числе и будущего фюрера, Ганс быстро забыл о всякой идеологии и даже сжег свой партийный билет. Как же он потом жалел об этом!..

Но сделанного было не вернуть. Поэтому Либке пришлось начинать все с нуля, ловя презрительные взгляды бывших соратников, сумевших сохранить и документы, и отношения. С особенным презрением к нему относился сам Рем. И это закрывало перед Либке любые перспективы… до того момента, как Рема и его ближайших сподвижников не прикончили во время «хрустальной ночи».