Имея в виду это замечание, я внимательно рассмотрел последние из опубликованных американцами…работ по трансурановым элементам…и смог установить новое направление в решении этой проблемы урана — направление, обусловленное особенностями трансурановых элементов.
Перспектива этого направления чрезвычайно увлекательна».
В каждой записке Курчатова говорится о «большой ценности» материалов.
«Было что-то, но в общем это играло очень несущественную роль. Ни Курчатов, ни другие участники проекта на чужие идеи не надеялись — искали свои… Кстати, у ученых были иные, более надежные источники информации, чем данные разведки. Парадоксально, но, может быть, главный источник — именно в самом факте засекречивания. Зная последние до того, как опустился занавес секретности, работы крупного зарубежного исследователя и не находя его имени в научных изданиях (а значит, он не сменил область своих интересов), нетрудно было определить, что он движется в том же направлении и что это направление опробуется в секретных атомных работах».
Не будем спорить с академиком, действительно ли так и было. Из книги в книгу, из статьи в статью описывается, как техник-лейтенант Георгий Флеров, оказавшись в сорок втором году в Воронеже, бросился в университетскую библиотеку. В американских и английских научных журналах (даже тогда получали, а сейчас у многих российских вузов на это нет денег!) он не нашел ни одного сообщения по исследованиям деления урана. А ведь ранее публикации по этой тематике нарастали как снежный ком! Флеров, будущий академик, написал председателю ГКО И. В. Сталину. Письмо лейтенанта в кремлевской почте не затерялось, дошло до адресата.
«В конце лета 1942 года в ЦК КПСС и правительство поступили предложения о необходимости возобновить прерванные войной исследования по ядерной физике и радиохимии, — вспоминал позже М. Г. Первухин, заместитель председателя Совнаркома и нарком химической промышленности в годы войны. — Ученых беспокоило, не обгонит ли нас фашистская Германия. В начале 1943 года Государственный Комитет Обороны поручил мне наметить вместе с И. В. Курчатовым и другими учеными мероприятия по организации исследований, призванных решить вопросы использования внутриатомной энергии в военных целях».
Беспокоились, как теперь известно, не только ученые. По своим каналам предупреждала о грядущей опасности разведка, о чем я уже сказал.
— Каждая встреча с агентом — риск. Кто знает, как закончится очередное свидание?! Но вот что мне хотелось бы сказать… Разведка хороша тогда, когда ее не видно и не слышно, как будто ее нет вообще. Вот тогда это разведка высокого уровня. А когда начинается погоня, стрельба, рукопашная, — это уже огрехи… Настоящая разведка, повторю, незаметна. Конечно, если делать кинофильм, то нужно домысливать острые ситуации, на грани которых всегда находится разведка.
— Ну, скажем, отправка из Нью-Йорка одного из наших разведчиков-нелегалов. Ночью мне удалось посадить его на наше судно под видом члена экипажа.
Или вот другой сюжет — моя командировка в Ирак. Это было в 1955 году, когда король Ирака порвал с нами дипломатические отношения и в стране не осталось ни одного советского сотрудника. Пришлось ехать туда по документам канадского бизнесмена.
— Я по своему характеру не склонен к обидам. Тем более что и обижаться не на кого. Секреты есть секреты. Хотя если вдуматься, это же ненормально: весь мир знает, что советская разведка помогла атомным физикам, а своя страна — нет.
— С Курчатовым встречался. В частности, представлял ему и другим физикам Понтекорво.