Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира

— Разве это так важно?! Я своей роли не подчеркивал, был просто посредником между ними. Квасников с Курчатовым встречался много раз. И даже в самые последние дни перед кончиной академика договаривался о новых встречах. Но, увы…

— Эти события как бы разделили вашу жизнь на две половины: ДО и ПОСЛЕ бомбы. Расскажите, пожалуйста, что было до. Как вы попали в разведку?

— В 1937 году окончил полиграфический институт, начал работать инженером-технологом. Занимался парашютным спортом — два раза прыгал в Тушине, на праздниках в День авиации. Однажды секретарь парткома сказал, что мне надо заехать в ЦК ВКП(б). Заехал. Там со мной побеседовали и направили на работу в разведку. Прошел годичный курс и получил назначение в Нью-Йорк.

— Несколько слов о том, что было после. Это ведь тоже целая жизнь, почти полвека. Наверное, были и другие операции, и другие зарубежные командировки?

— Были. Но ничего сравнимого по масштабам с атомной историей уже не было. Хотя по-своему все значительно. Я работал в Париже, в Берлине — получали очень важные материалы по электронике из Западной Германии. Орденом Красной Звезды отмечен этот период.

— А американский?

— Орденом Красного Знамени. (Звания Героев России Анатолию Антоновичу Яцкову, Леониду Романовичу Квасникову, Александру Семеновичу Феклисову, Владимиру Борисовичу Барковскому присвоили много лет спустя.)

— Жизнь вашего поколения вместила несколько эпох: царская Россия, Советский Союз, посткоммунистическая страна, как говорят сейчас. Державы, для которой вы, Анатолий Антонович, добывали атомные секреты, нет. Можно нарваться и на реплику: не стоило, мол, стараться! Вам не жалко прожитых лет?

Жестокий вопрос, но я должен задать его. Яцков, помешивая в чашечке чай, заваренный на душистой траве мелиссе, думает о чем-то своем. Эти поколения почти начисто выбиты войной. Из каждой сотни возвратились по два-три человека. Теперь осталось, наверное, по одному на десять тысяч… И те, что остались, — унижены и оскорблены очередями, нищенскими пенсиями и пайками. Какая горькая ирония судьбы: поколение победителей без отвоеванной в бою и труде победы.

Яцков поднимает глаза:

— Нет, прожитых лет мне не жаль. И если бы начать, как говорится, сначала, я бы делал то же самое. Нашу роль в истории никто не вычеркнет. Вы знаете, у американцев были разработаны планы атомного нападения на Советский Союз. План «Троян», план «Дропшот»… В них назывались сроки атаки, количество бомб, предназначенных Москве, Ленинграду, Донбассу, другим промышленным центрам. Появление советского атомного оружия стабилизировало обстановку.

В последнее время опубликован ряд материалов, авторы которых словно бы перетягивают канат между разведкой и наукой, — продолжает Анатолий Антонович. — Пустое это дело. Бомбу создавали ученые, инженеры, рабочие, а не разведка. Без них разведывательная информация ничего не стоит.

Самая достоверная и перспективная научно-техническая информация становится полезной только тогда, когда попадает на благодатную почву, когда понимается ее значимость. Так случилось, считает мой собеседник, с информацией об атомном оружии. Информация разведки ускорила работы, а это дало выигрыш во времени. Выигрыш жизненно важный, потому что атомный шантаж и холодная война в 50-е годы могли перерасти в войну. Атомную.

— Еще и еще раз скажу, — говорит Яцков, — бомбу создает не разведка. Наша помощь ни в малейшей степени не умаляет заслуги Игоря Васильевича Курчатова и его сподвижников. В невероятно сложных условиях они сумели в короткие сроки создать атомный щит и меч.

К началу 1944-го у нас уже были источники информации, которые работали на объектах «Манхэттен прожект», главным образом в Лос-Аламосской лаборатории, — продолжает Яцков.