И вы думаете, в личном деле отца — в святая святых — меня ждали лишь радостные открытия? Отнюдь. Временами возникали очень неприятные ощущения. К примеру, я натыкался на установочные материалы, касавшиеся моего отца, его семьи, родственников, которые собирались людьми, так и именуемыми в спецслужбах — установщиками. То есть это были люди, которые приходили и вели задушевные беседы по месту жительства — с дворниками, к примеру. А может, с соседями. Вопросы, знаете, нехитрые: а как там они себя ведут, а как они живут? Все ответы записывались, подшивались в личное дело. Это было неприятно и трудно читать. Но я через это прошел и не жалею.
Писать — не писать?.. Вопрос вдруг решился в одночасье. Со мной связались по телефону Владимир Антонов и Владимир Карпов, авторы вышедшей в 2003 году книги «Тайные информаторы Кремля-2. С них начиналась разведка». В этой книге, между прочим, был впервые опубликован краткий биографический очерк о моем отце. Разговор был примерно таким. «Юрий Михайлович, вот мы в издательстве были. Там нам сказали: «А вот про Михаила Матвеевича напишите нам отдельную книгу», — сообщили мне мои собеседники и продолжили: «Мы сказали, что в принципе не против, но пусть уж лучше сын напишет. В издательстве возражать не стали, только еще раз подчеркнули, что книжка о вашем отце нужна. Возьметесь?..» И в этот момент все мои сомнения куда-то улетучились. Я почему-то сразу согласился. А было это весной 2003 года, совсем недавно.
— Это очень простая история. Отец — еще мальчишкой добровольцем вступил в Красную Армию. Когда передовые силы 11-й армии дошли до границы, из них стали формировать пограничные части. Первоначально это были части двойного подчинения, находившиеся в распоряжении как РККА, так и ОГПУ. Но постепенно их передали в ведение чекистов.
Боец Красной Армии Михаил Батурин стал пограничником только потому, что его часть стала пограничной. И с самого начала судьба бросила его в пограничную разведку. Так случилось, и он пошел. Это, конечно, не разведка внешняя. У нее нет своих резидентур в столицах и других городах сопредельных стран. Она работает в приграничной полосе, но ее интерес, тем не менее, распространяется не только на нашу сторону, но и на противоположную. Значит, есть агентура, свои люди. Это в любом случае уже была работа разведчика — и оперативная, и аналитическая, и организационная. В общем, жизнь поставила отца на это место. И дело у него пошло.
Воля случая? Несомненно. Но также несомненно, что не только она одна. Руководители отца оказались постарше, побогаче опытом. Они нуждались в помощниках и потому присматривались к рядовым бойцам: кто сдюжит, сумеет, а кто — нет. То есть отбор так или иначе происходил. Пусть отец мог этого и не знать.
Учтите, что это был лишь начальный период становления нашей разведки. А если брать сегодняшний день… Разведчика разведчиком делает, конечно, не случай. Вы, безусловно, правы в том, что наниматься в разведку в ее отдел кадров не ходят. К «инициативникам» там относятся неодобрительно, а может и подозрительность возникнуть. Но если человек решил стать разведчиком и думает над тем, что для этого необходимо — соответствующее образование, опыт, здоровье, что-то еще… Если он активно работает над всем этим — вот тогда разведка его находит. Как нашла она моего отца. Но этого нужно дождаться. Отец, может, и не жил такого рода ожиданиями, после 16–17 лет работы на границе его перевод во внешнюю разведку был вполне логичен.
— Совершенно верно. Это без малого семь лет, с мая 1940-го по январь 1947 года. Как вы понимаете, Турция тогда отнюдь не настраивала людей на курортный лад, тем более разведчиков. Контрразведывательный режим в этой стране отец называл драконовским.
Я вам приведу один пример. В конце 1944 года отца вызвали в Москву для доклада. Оказавшись в Центре, он попросил перевести его на другое направление работы. Он, разумеется, не смены обстановки искал. Он объяснил, что, судя по всему, попал под подозрение турецких спецслужб. Он чувствовал это по разным признакам. Турки могли проследить его связи. А это ставило под угрозу всю агентурную сеть. Ситуация была чревата серьезным провалом.