Элитология Платона

Первым, кто предпринял попытку осмыслить и развить элитологию Платона, был его гениальный ученик Аристотель из Стагиры (383-322 до н.э.). Об элитологии Аристотеля мы будем еще достаточно подробно говорить во второй части настоящего исследования. Сейчас же отметим лишь то, что его собственная концепция неразрывно связана с платоновским элитологическим наследием и не может рассматриваться в отрыве от нее. Основные элитологические идеи Аристотелем были развиты в таких книгах, как «Политика» (социальная элитология) и «Риторика», «Никомахова этика», «Большая этика» (антропологическая элитология). Так же, как и Платона, Аристотеля интересует тот же круг проблем, связанных с концепцией элитарного человека, природной политического аристократизма и критики демократии.[29]

В «Политике»(II,II,10; II,III,1-13; II,IV,1-4) Арстотель анализирует отдельные элитологические моменты «Государства» и «Законов» Платона, критически переосмысливая его положения на этот счет.

Поразительные параллели мы находим в мыслях апостола Павла и Луция Аннея Сенеки (ок.4 до н.э., Кордова — 65,Рим). Помимо удивительного сходства в биографиях этих двух мыслителей, они имеют еще много общего и в своем философствовании на заданную нами тему. Создается даже впечатление, что это один и тот же человек, вошедший в историю под разными именами. В области элитологии это сходство бросается особенно в глаза. Основу своей элитологии Сенека сформулировал в знаменитом трактате «О счастливой жизни», где чувствуется несомненное влияние элитаризских идей Платона. «Все люди хотят жить счастливо, — утверждает стоик,- ...но они смутно представляют себе, в чем заключается счастливая жизнь. А достигнуть последней в высшей степени трудно».[30]

Всего на нескольких страницах этого удивительного для Рима I века нашей эры произведения в необычайно сжатом виде Сенека с потрясающей гениальностью формулирует основные принципы своей элитологии, так же, как и Платон, в значительной степени рефлексируя в этой области общественного знания: «Главная наша задача должна заключаться в том, — пишет он, — чтобы мы не следовали, подобно скоту, за вожаками стада, чтобы мы шли не туда, куда идут другие, а туда, куда повелевает долг. Величайшие беды причиняет нам то, что мы сообразуемся с молвой, и, признавая самыми правильными те воззрения, которые встречают большое сочувствие и находят много -последователей, живем не так, как этого требует разум, а так, как живут другие.» [31] Если вспомнить, что все это писалось во времена деспотического кривляния Калигулы и Нерона, то подобные признания были самым настоящим вызовом социальной верхушке римского общества.

Сенека достаточно ясно осознает ту психологическую дистанцию, которая существует между ним и массой: «Я прилагал всяческие старания к тому, — признается он, — чтобы выделиться из толпы и прославиться каким-нибудь талантом».[32] И далее им со всей элитаризской прямотой утверждалось: «Развитие человечества не находится еще в столь блестящем состоянии, чтобы истина была доступна большинству. Одобрение толпы — доказательство полной несостоятельности. Предметом нашего исследования должен быть вопрос о том, какой образ действий наиболее достоин человека, а не о том, какой чаще всего встречается; о том, что делает нас способными к обладанию вечным счастьем, а не о том, что одобряется чернью, этой наихудшей истолковательницей истины. К черни же я отношу не только простонародье, но и венценосцев. Я не смотрю на цвет одежд, в которые облекаются люди. При оценке человека я не верю глазам: у меня есть лучше, более верное мерило для того, чтобы отличить истину от лжи. О духовном достоинстве должен судить дух».[33]