Элиты Эдема

Пол пещеры опустел, когда последнее бесчувственное тело второго ребенка утащили прочь. Хотя в коридорах и комнатах над нами еще кипит схватка. Звук выстрелов с нашей стороны бесконечным эхом отражается от стены, вторя приглушенным звукам парализаторов зеленорубашечников. Я спрыгиваю к корням и тихонько крадусь за деревом. Дети пока в безопасности, поэтому мне надо найти Эша.

Наверняка он все еще в палате, набирается сил. Я надеюсь, что он набрался их достаточно, чтобы идти, а еще лучше – бежать. И просто отлично, если он сможет держать в руках пистолет.

Искусственное солнце, продолжая свой ежедневный цикл по кристальной крыше, склоняется к закату. Угасающий золотистый свет отбрасывает длинные тени на землю, ветви отражаются на пустом полу. Я пользуюсь этим преимуществом, проскальзывая по самым темным местам, пока добираюсь до лазарета. Никем не замеченная.

Я толкаю дверь и вижу… пустую комнату.

Его схватили? Или у него хватило сил, чтобы сбежать? Кровать, на которой он, скорее всего, лежал, скомкана, простыни отброшены в сторону. На подушке пятно крови. Это следы после трахеотомии или новой раны? Я обыскиваю комнату в поиске других улик, но ничего не нахожу, кроме нескольких кроватей, которые, похоже, покидали в спешке.

Я в растерянности! Отправиться на его поиски, рискуя быть схваченной? Рискнуть и оставить детей одних под деревом? Они отважны, и у них хватит сил, но что они будут делать совсем одни, если за ними никто не придет?

Когда я направляюсь к двери, все еще в замешательстве, за меня решение принимают зеленорубашечники. Я слышу, как несколько появляются за дверью, топая тяжелыми ботинками.

– Ты видел их глаза? Ужас, правда?

– Противоестественные, – говорит другой. – Как будто они и не люди вовсе.

Слышится топот еще одной пары ботинок, и я решаюсь выглянуть сквозь трещину в двери. Они приветствуют вновь подошедшего.

– Мы только что обшарили этаж, Серж. Оттащили еще парочку тел…

– Тел? – резко спрашивает сержант.

– Просто фигура речи. По моим сведениям, потерь нет, сэр. – Он смеется. – Разве что множество зубов. Наши новые парализаторы бьют очень резко, и они падают замертво. В последний раз зубы хрустели у меня под ногами, когда…

Сержант не дает ему закончить это лирическое отступление и обрывает его:

– Этот этаж чист?

– Мы осмотрели все, начиная с нижнего этажа вплоть до четвертого.

Это и хорошо, и плохо. Это значит, что если Эш был здесь, то его схватили. Но это также значит, что они считают, что эта комната пуста. Может, они не станут открывать дверь и не обнаружат меня. Осторожно я беру в руки скальпель и какой-то заостренный зонд с одного из хирургических столов, сжимая их в одной руке. Другой достаю пистолет из кармана. Если он все-таки войдут, я не сдамся без боя.

– Серж, – подает голос зеленорубашечник, – Одного я понять не могу, почему мы просто не перестреляем их всех? Их все равно казнят, ведь так? Почему бы просто не избавиться от них? Или бросить парализованными и сжечь. Меньше проблем, меньше бумажной работы.

– Твоя зарплата не позволяет тебе принимать такие решения. Моя тоже, – отвечает он. – Нам стоит принять тот факт, что у Центра есть свои причины на это.

– А если мы парочку пропустим, то ведь не страшно, – говорит зеленорубашечник, указывая наверх. – У меня есть запасной план. Заключенные на гриле!

Сержант прижимает руку к уху, чтобы расслышать какой-то треск в гарнитуре.

– Верхние этажи пусты, – говорит он. – Огонь хорошо занялся.

Он повышает голос.

– Все отряды на выход. Повторяю, уходим из пещеры. У нас есть десять минут прежде, чем пламя охватит все…

Огонь? Они хотят поджечь Подполье? Но зачем? Это сплошной камень. Единственное, что способно гореть…

О святая Земля, нет!

Они не посмеют! Почему их не ошеломило присутствие настоящего дерева в нашем мире, хотя все считают, что их больше нет? Почему же, когда они увидели камфорное дерево, они тут же не бросили свое орудие и не упали на колени?

Я сейчас же получаю ответ.

– Ты хочешь сказать, что эти недочеловеки верят, что это настоящее дерево? – Зеленорубашечник, который шутил про выбитые зубы, теперь смеется еще громче. – Совсем идиоты, что ли? Поклоняться фальшивому дереву? Я с тем же успехом могу поклоняться своей настольной лампе и называть ее солнцем.

Им промыли мозги. Им не дают увидеть истину. Не дают их линзы-импланты, хотя очевидное доказательство у них пред глазами.

– У вторых детей нет таких достоинств, как у нас, – говорит сержант. Они преступники, изгои без образования. Уверен, что большинство из них умственно неполноценны. Вы и я отчетливо видим, что это синтетическое дерево. Искусно выточенное, не спорю, но, тем не менее, искусственное. Несчастные, заблуждающиеся вторые дети видят то, что хотят видеть.

– Ты говоришь так, будто тебе их жалко, Серж.

– Может быть, слегка, – отвечает он, – когда я думаю, зачем они могли понадобиться Центру.

Наконец, целую вечность спустя, они уходят. Уходя, сержант кричит:

– Больше розжига на ствол! Живее!

Я жду, заставляя себя досчитать до тридцати, чтобы они ушли наверняка, а затем выхожу, чтобы увидеть ночной кошмар.