Дерево, великолепное дерево, охвачено огнем.
Дьявольская красная пляска распространилась по всей кроне. Языки пламени целуют каждый листик, шипит ароматная древесная смола. Огонь лижет ствол, но не может пробиться в глубь толстой, влажной коры.
Это святотатство. Это грех.
Дети!
Просторная комната наполняется дымом. Он поднимается вверх ядовитыми серыми клубами, затягивая потолок пещеры. Воздух наполнен одурманивающим резким запахом тающей камфоры и дыма, но им все еще можно дышать. Облако дыма стоит плотной стеной, потому снизу меня не сможет увидеть ни один из зеленорубашечников. Слабое утешение.
Я бегу к основанию дерева и затаптываю пламя, которое подобралось слишком близко. Я обжигаю пальцы, но даже не замечаю этого.
– Рэйнбоу! – кричу я, когда копаю землю возле корней, пытаясь найти ручку. Я слышу приглушенный голос откуда-то снизу, и, наконец, нащупываю ручку. Когда я открываю дверь, я вижу ее личико, смотрящее на меня снизу, взволнованное, но решительное не по годам.
– Дерево горит. Нам нужно уходить! Выходите все!
Она прирожденный лидер и командует перепуганными детьми.
– Рэйнбоу, здесь есть еще один выход? Или безопасное место, где мы можем спрятаться?
Она знает это место лучше меня. Она с раннего детства носилась по округе, исследуя каждый уголок. Это ее мир. Она не имеет представления о поверхности Эдема.
Рэйнбоу берет меня за руку. Ее рука просто ледяная и крепко держится за меня. Но она решительно говорит мне:
– Иди за мной.
Девочка проводит нас через кухню и вниз по извивающимся коридорам. Некоторые проходы настолько низкие, что мне приходится сгибаться, хотя большинство детей без труда проходят. Путь почти не освещается, но Рэйнбоу уверенно идет вперед.
– Если бы не
Когда мы входим, мягкий свет автоматически освещает большую комнату. Там стоят бочки, надписи на которых ни о чем мне не говорят. Что-то связанное с химией. Какие-то кирпичи, похожие на шпатлевку, с которыми мог бы поиграться ребенок. И повсюду провода, которые соединяют все эти непонятные субстанции.
– Что это за место? – спрашиваю я.
– Ее называют Бабах-комнатой, – отвечает Рэйнбоу, затем ударяет по руке маленького мальчика, который тянется к кирпичику розовой шпатлевки. – Руки прочь! Это комната для самоунижения!
Самоуниж… Так! Я вижу панель на стене, высоко – детям не дотянуться, – на которой только одна обычная, очевидная кнопка. Я уверена, что знаю, что произойдет, если нажать ее. Я хватают двух подвернувшихся детей и отступаю.
– Айрис говорила, что здесь ничего нельзя трогать. Мне не разрешали приходить сюда.
На секунду кажется, что она больше не может сдерживаться.
– Они забрали Айрис. Они не видели меня, но они выстрелили в нее, и она упала…
– Все будет хорошо, милая моя. Обещаю, что с тобой ничего плохого не случится. Ни с кем из вас.
По-моему, она мне поверила. Она так доверчиво смотрит на меня! Я не могу подвести ее. Я пообещала.
– Мне кажется, что нам нельзя здесь больше оставаться. Отсюда есть выход? Пещера наполнится дымом, и наверняка он проникнет и сюда.
– Мне
– Ты замечательно справляешься, Рэйнбоу. Я знаю, что ты напугана. Просто постарайся.
Она ведет нас назад по низким петляющим коридорам.
– Нам нужно добраться до пещеры, – говорит она. – Ненадолго. В секретный туннель ведет другой проход. Там безопасно?
Я выглядываю, сдерживая кашель, когда едкий дым окутывает меня. Дым настолько плотный, что я не вижу даже огня на верхушке дерева. Я натягиваю рубашку поверх рта и носа.
– Наверное, – говорю я. – Ничего не видно.
Я выхожу первой, и мне вспоминается лань, которую я видела, выходящая на луг. Сначала несмело, а затем уверенно. Видела ли я это?
– Пошли, – я подзываю детей.
Затем мне кажется, что меня пнули в живот, и все мышцы в моем теле охватывает судорога. Я замираю и валюсь на землю, как бобовые деревья во время землетрясения. Не могу повернуться, не могу пошевелить рукой, чтобы смягчить падение. Я совершенно обессилена, когда падаю на Рэйнбоу.
Она кричит и пытается выкарабкаться из-под меня. Затем я вижу, как ее лицо замирает, искаженное ужасом, когда в нее тоже попадает выстрел и парализует ее. Зеленорубашечники добрались до нас. Они хватают детей за руки, за ноги, за волосы, оттаскивая их, расстреливая в упор.
Мои глаза открыты. Я могу видеть, думать и дышать. Но я не могу управлять своим телом. Я живой труп.
Случайно Рэйнбоу падает так, что мы смотрим друг другу в глаза. Она тоже не может шевелиться, но я вижу выражение, которое застыло на ее лице:
Я чувствую, как меня грубо хватают и откатывают на спину. Зеленорубашечники в респираторах, они собирают последних выживших – нас.