Элиза и Беатриче. История одной дружбы

Джинерва Дель’Оссерванца, несмотря на ее черный, без декольте, строгий наряд, выглядела очень стильно. Волосы она уложила в изящную прическу. И лишь в драгоценностях отсутствовала сдержанность: бриллианты на шее, в ушах, на пальцах, запястьях. По украшениям она могла посоперничать с принцессами Монако и женами президентов из журнала «Новелла 2000», который я листала у парикмахера. Риккардо Россетти сидел с видом этакого хозяина положения: расправив плечи и подперев рукой подбородок, снисходительно слушал болтовню детей. Рубашка с галстуком не сковывала его движений, ничем не стесняла, как моего отца. Оба они улыбались, сознавая, что на них смотрят, гордые своими отпрысками. У сына на голове шапка белых волос, как у Маленького лорда Фаунтлероя. Старшая сестра бранила братика, если он пачкался, но культурно, и сама выглядела безупречно: одежда, макияж. Единственный дефект – бриллиантик в правой ноздре. Ну и, наконец, Беатриче: еще не сформировавшаяся, набирающая силу. А злопыхателям с их намеками на пластику, следовало бы побывать там в тот вечер.

Их счастье, настоящее или притворное, я узнаю позже. В тот момент я просто стояла, завороженная всей этой красотой. «Завидуйте нам», – словно бы говорили они всем своей веселостью и пылкими проявлениями чувств. Дети подшучивали над родителями, родители над детьми – ни дать ни взять дружеская компания.

Когда мы уселись за свой стол, квадратный, стоящий с краю и без цветов, я как бы взглянула на нас со стороны и потом снова посмотрела на семейство Россетти. Результат этого сравнения был настолько безжалостен, что я почувствовала себя униженной. Нам совершенно нечего было сказать друг другу, и выглядели мы ужасно. Отца мы с братом едва знали; мама без конца трогала то салфетку, то вилку, восторгалась всем, точно маленькая. Мы были какими-то дефектными. В глубине, в самой сути. И снаружи тоже: компания клоунов. У меня из платья выпирали бедра, руку я держала на груди, прикрывая декольте. Да и вообще.

Для нас там все было чересчур. Цены в меню, блюда, пианист в разгар вечера. Мы не привыкли к такому. Думаю, что мама, папа и Никколо тоже чувствовали себя ущербными, и это угнетало. Потому нас, наверное, и понесло.

Я ела, не отрывая глаз от волшебной девочки. «Сколько тебе лет? – беззвучно спрашивала я ее. – В какую школу ты ходишь? Что читаешь? Ты когда-нибудь грустишь?» Я молила ее вытащить меня отсюда, спасти меня, а за нашим столом тем временем все рушилось.

Мама перебрала вина. Это во-первых. Во-вторых, Никколо после закусок сразу поднялся и на целую вечность закрылся в туалете. С этого момента мы и начали привлекать всеобщее внимание: когда мама принялась развязно хохотать и выкрикивать скабрезные анекдоты, а Никколо вернулся из туалета белей бумаги, едва держась на ногах.

Папа все понял.

– Дорогая, не пей больше, пожалуйста, – спокойно сказал он маме.

– Дай мне повеселиться! – возмутилась она. – Хоть раз в жизни!

Когда Никколо уселся за стол, отец наехал и на него:

– Ты меня серьезно беспокоишь.

Но поскольку тот не отреагировал, отцу пришлось вновь переключиться на маму:

– Аннабелла, ты говорила, что он только иногда позволяет себе косяк-другой. А по-моему, ситуация уже вышла из-под контроля и пора обратиться к специалисту.

При упоминании специалиста мама и Никколо одновременно замерли – и тут же разразились хохотом. Они смеялись едва ли не складываясь пополам. Теперь весь ресторан смотрел на нас. Папа побледнел. У меня за грудиной росла тревога. Я перестала жевать. Никто из нас больше не ел. Мама снова потянулась за бокалом пить.

– Не думаю, что это смешно, – попытался вернуть порядок отец. – Наркотики вызывают тяжелые последствия, угнетают когнитивные способности. – Он на тон повысил голос: – Никколо ставит под угрозу свое будущее, а ты от меня это скрываешь.

Мама попыталась взять себя в руки, силясь придумать достойный ответ. Было видно, как она роется у себя в голове в поисках какой-нибудь подсказки, подходящего слова; хоть чего-то эффектного, пусть и без особого смысла, только бы на итальянском. Она старалась, но смогла лишь разразиться очередным приступом смеха.

– Какой ты зануда, Паоло! Он же подросток, в его возрасте естественно нарушать правила.

– А в твоем возрасте? – Застарелая обида отца, хранившаяся под замком в дальнем закутке, выплыла на поверхность и взяла управление в свои руки. – Ты всегда такая была – легкомысленная, эгоистичная, незрелая. Сколько я тебя помню. Но тебе уже сорок два, Анна.

– Да брось, пойдем лучше где-нибудь любовью займемся. – Мама оглянулась по сторонам, словно и вправду подыскивая место. Потом подмигнула ему: – Сразу успокоишься.