Элизабет Тейлор

«С точки зрения холостяка, если мне необходима спутница, я всегда думаю над тем, как та или иная женщина подойдет к данной ситуации, — рассказывал Уорнер корреспонденту «Нью-Йорк Пост». — Пейдж прекрасно впишется в любую ситуацию. Итак, я просматриваю список примерно из десяти кандидаток и говорю себе; «Посмотрим, кто из них умеет кататься на лыжах, кто занимается греблей, кто верховой ездой или играет в теннис, с кем из них можно пойти на прием в посольство или поговорить о международных делах. И если вам требуется знать, что самое лучшее, скажем, в Пейдж, вот пожалуйста, в моем списке видно все как на ладони». Элизабет Тейлор не умела кататься на лыжах, играть в теннис или грести на каноэ, однако она, несомненно, была той, с кем не стыдно отправиться на прием в посольство. Следуя наставлениям посла, Джон Уорнер на протяжении всего субботнего вечера не отходил от нее ни на шаг и, конечно же, купался в лучах ее славы. Затем он пригласил ее в частный клуб в Джорджтауне, где они пили и веселились до пяти часов утра, после чего Уорнер отвез ее в «Мэдисон-Отель». Через несколько часов он снова заехал за ней, чтобы вместе с ней отправиться в Атоку, на ферму с участком земли, размером почти в три тысячи акров, неподалеку от Миддлбурга, штат Вирджиния, которую подарил ему его бывший тесть в качестве материальной компенсации при разводе с Кэтрин Меллон.

«Я всего лишь старый сельский фермер», — пошутил Уорнер, пока они ехали к его великолепным владениям среди ухоженных полей Миддлбурга, находящимся примерно в часе езды от его вашингтонского дома. Длинная извилистая дорожка, мощеная камнем, вдоль которой выстроились цветущие фруктовые деревья, вела к каменному особняку из двадцати комнат, построенному в 1816 году.

Уорнер с гордостью продемонстрировал гостье свой винный погреб и отделанную португальской плиткой кухню, снабженную шестиконфорочной плитой. Затем указал на свои шесть сотен херефордширских коров, добавив: «Когда цены на скот поднимаются, я готов плясать». После этого он показал Элизабет своих лошадей, загоны для скота, крытый бассейн, теннисные корты, коптильню, сад и огород, несколько прудов, а также небольшой заповедник размером в пятьсот акров.

«Когда она увидела мою ферму, ее сердце уже принадлежало мне», — заявил он позднее.

В то первое воскресенье они провели ночь на ферме. В понедельник Джон Уорнер, истинный трудоголик, не бравший ни единого выходного дня на протяжении вот уже более полутора лет, позвонил к себе в офис, чтобы сказать, что болен. Во вторник он отменил все свои встречи. В конце концов, в среду ему с трудом удалось заставить себя выйти на работу. В конце недели он пригласил Элизабет пообедать с ним где-нибудь в Вашингтоне. Ему не терпелось похвастать своим знакомством с ней, однако он испытал явное замешательство, когда Тейлор заявилась к нему облаченная в развевающийся черный шелковый костюм пижамного вида с глубоким вырезом.

Разговаривая позднее с одним из своих помощников, Уорнер заметил: «Тут она явно хватила лишку». Для человека, чьи шкафы были до отказа забиты дорогими деловыми костюмами в тонкую полоску, для человека, привыкшего заказывать себе в Лондоне твидовые пиджаки, наряд, выбранный Элизабет для дневного времени, казался по меньшей мере непривычным. Тем не менее, ее чудовищный вкус в одежде не помешал ему спустя несколько дней сделать ей предложение, когда они снова отправились на ферму.

«Так уж случилось», — сказал он.

«Мы оба одновременно пришли к одному и тому же выводу, даже не сказав ни единого слова, — рассказывала Элизабет. — Мы отправились на пикник, а затем поехали на джипе в горы, чтобы полюбоваться закатом. Вокруг нас бушевала гроза, и мы сидели с ним посреди грома и молний. Казалось, будто мы угодили в самое сердце стихии. Гроза окружала нас со всех сторон, и, наконец, небеса разверзлись, и на землю обрушился ливень. Мы просто легли на траву, обняли друг друга, промокшие до нитки, но объятые любовью. Это было сродни колдовству».

«Вместо того, чтобы жаловаться и хныкать, что ей хочется домой, — рассказывал Уорнер, — Лиз осталась сидеть на холме, чтобы полюбоваться грозой. Мне показалось, что после этого она стала какой-то другой».

На протяжении многих лет Джон Уорнер лелеял мечту баллотироваться в Сенат США от штата Вирджиния.

В 1978 году такая вакансия, наконец, открылась, когда в отставку ушел сенатор Уильям Скотт — ему однажды даже пришлось созвать пресс-конференцию, после того как один журнал выступил с утверждением, будто Скотт — самый непробиваемый чурбан во всем Конгрессе. Уорнер отчаянно хотел заполучить кресло Скотта, и неудивительно, что для человека с подобными политическими амбициями выбор супруги был решающим. Позднее он признавался, что отдавал себе отчет, какой политический резонанс могут иметь шесть браков Элизабет и пять ее разводов. Вот что Уорнер сказал по этому поводу Барбаре Уолтерс: